Каково это — быть последним человеком на Луне
ЮДЖИН СЕРНАН, астронавт, 79 лет:
«Я почти не помню свои первые шаги на Луне, но очень хорошо помню последние. Вместе с напарником — геологом Харрисоном Шмиттом — мы провели на Луне три дня. Рональд Эванс, пилот командного модуля, ждал нас на орбите. Мы уже понимали, что "Аполлон-17" — последняя лунная миссия, но на протяжении этих трех дней я почему-то не думал о том, что стану последним человеком, кто будет стоять на поверхности Луны (с 20 июля 1969 года по 14 декабря
С самого начала было известно, что в пилотируемый модуль, который доставит нас с поверхности Луны обратно на орбиту, Шмитт должен войти первым. Когда мы улетали, он быстро поднялся по лестнице и скрылся внутри, а я преодолел три или четыре ступеньки и обернулся.
В этот момент я почему-то вспомнил, как в детстве ездил летом к деду на ферму, а потом, когда родители приезжали забирать меня, я шел с ними, но все время оборачивался и смотрел на дедов дом. Стоя на входе в лунный модуль, я чувствовал что-то очень похожее. Хотя, уезжая с дедовой фермы, я всегда знал, что следующим летом вернусь, а на Луну я не вернусь уже никогда. Кто-то когда-то, возможно, вернется сюда, но не я.
Я стоял на входе в модуль, смотрел на Луну, смотрел на Землю. Там, на Луне, ты постоянно смотришь на Землю. Оттуда, из космоса, она пронзительна. Она скорее похожа на картину, на голубое пятно, нарисованное на черном фоне. Она такая близкая и такая маленькая, что тебе начинает казаться: ты можешь просто протянуть руку и взять ее с собой — чтобы показать своим близким — вот как она выглядит.
Да, я провел на Луне три дня, но только улетая, понял вдруг, что значат эти три дня в моей жизни. Я осознал, что целых три дня сидел у Бога на крылечке, — сидел и смотрел на огромный мир, который он создал.
Когда ты видишь то, что видел я, ты понимаешь, что такая красота не могла появиться случайно, и ты понимаешь, что Бог существует. Не важно, как люди представляют его, как называют его и как поклоняются ему — он существует, независимо от человеческих представлений. С тех пор я свято верю в его существование, потому что был свидетелем красоты его замысла.
Потом я зашел в модуль и почувствовал что-то вроде облегчения. До этого момента было слишком много суеты. Я был пилотом лунного модуля. Я сажал его на поверхность Луны. Вы знаете, что это такое — опуститься на поверхность Луны? У тебя есть три варианта развития событий: ты сделаешь все, как надо, ты сделаешь все не так, и ты просто убьешь себя. Понимая это, все молчат. Никто не может ничем помочь тебе, и поэтому все молчат. Когда на высоте 100 футов тебя окутывает облако пыли, все тоже молчат. Все, что в этот момент для тебя существует, — это пыль, шум и жуткая тряска. И вот аппарат касается поверхности. Шум стихает, пыль рассеивается, твой напарник заворожено смотрит на тебя, и только в этот момент ты понимаешь, что ты на другой планете, если вы, конечно, позволите мне называть Луну планетой. Ты оказываешься в другом мире и видишь вокруг себя горы, которые выше Большого Каньона как минимум в три раза.
Чувствовал ли я страх? С самого начала и до сих пор я отвечаю на этот вопрос однообразно: мы были слишком загружены делами, чтобы успеть испугаться. Все, что мы чувствовали, — величие. Ведь Луна — это Луна. На Земле ты можешь покорить самые высокие горы и спуститься в глубины океана, но ты все еще на Земле. Когда ты просто делаешь шаг по поверхности Луны, ты понимаешь, что все твои земные достижения — ничто, потому что ты больше не на Земле.
Мне повезло: можно сказать, что я был на Луне дважды. В 1969 году мы проводили испытания на лунной орбите, и я страшно волновался. Потом, через три года, я ходил по Луне, и тоже чувствовал страшное волнение. Наша миссия считается самой результативной и самой продолжительной: мы провели на поверхности Луны больше, чем предыдущие экипажи, мы привезли самое большое количество грунта, и мы провели самое большое количество экспериментов. Но на самом деле большой разницы между лунными миссиями не было. Нил Армстронг сказал: "Хьюстон, "Орел" совершил посадку". Я сказал: "Хьюстон, "Челленджер" совершил посадку". Все очень похоже. Наверное, поэтому, уже вернувшись на Землю, я думал о том, что это не конец, а скорее начало. Я был уверен, что несмотря на конец программы "Аполлон", к концу XX века на Луне построят обитаемую станцию и что на местах посадок всех шести лунных модулей — особенно "Аполлона-11" — поставят памятники.
Я был уверен в этом. Возможно, по этой же причине я оставил на Луне свою любимую камеру — Hasselblad 500. Зачем я сделал это? Чтобы исследователи, которые, я надеюсь, все же вернутся когда-нибудь на Луну, смогли увидеть, как космическая радиация способна повлиять на линзу. Жалею ли я о камере? Конечно, нет. Помимо нее я оставил на Луне и то, чем я действительно горжусь: три буквы "Т", "Д" и "С" — инициалы моей дочери.
Обратный полет к Земле был очень похож на возвращение с каникул, которые чуть затянулись. На борту у нас был небольшой магнитофон, и всю дорогу мы крутили Дина Мартина и его Going Back to Houston ("Возвращаясь в Хьюстон". — Правила жизни).
Сейчас, по прошествии сорока лет, я думаю, что благодаря полету я собственными глазами увидел, что такое бесконечность пространства и времени. Я не могу показать это на ладони, и я не могу нарисовать это на листе бумаги. Я видел это собственными глазами, но у меня не хватает слов, чтобы объяснить, что это такое. Я не думаю, что все это делает меня особенным человеком. Когда-то очень давно я мечтал о самолетах, и эта мечта привела меня в космос. Теперь я много читаю об истории штата Техас и мечтаю стать Джоном Уэйном.
Чем дальше в прошлом остается мой полет, тем больше я думаю о том, что за всю человеческую историю не было ни одной столь же вдохновляющей вещи, как программа "Аполлон". Сейчас все только о Марсе и говорят, но я продолжаю считать, что для начала нам нужно построить базу на Луне — она сделает путь к Марсу гораздо проще. Хочу ли я полететь на Марс? Мне кажется, вопрос так не стоит. Теоретически я готов, но я не хочу потратить девять месяцев, чтобы добраться до него, а потом еще восемнадцать, ожидая, когда планеты сблизятся, чтобы я мог вернуться домой».