— Не понимаю я этих индийцев, — сказал мне года три назад, еще в доковидные времена, один американский коллега за чаем в одном из заведений на Коннот-плейс в Нью-Дели. — Незападная у них логика. Ты им предлагаешь одно, другое, третье, подразумевая, что они, как честные люди, тебе потом отплатят, когда потребуется. Джентльменское соглашение, бизнес по умолчанию. Но когда наступает время и тебе нужна их помощь, они делают невинный вид и разводят руками — дескать, спасибо за ваше одно, другое и третье. Какие ответные услуги? Это же был просто подарок, вы ничего не просили взамен. Кстати, если еще подарки есть, то не откажемся.
Куда движется индийский слон: как Индия балансирует в мировой геополитике (и, кажется, только выигрывает)
У Индии есть гордость за древнюю историю, которой ее лишили колонизаторы, и интеллектуальное наследие, оставшееся от них же. Не конфликт, а баланс, который можно описать простой формулой: брать все, не обещать ничего.
Разговора у нас тогда не получилось, все слишком устали после мероприятий, а потом начался ковид, и границы закрылись. В чем-то американский коллега прав: неподготовленного западного дипломата внешняя политика Индии действительно может поставить в тупик. Но проблема, кажется, не в Индии, а в том наборе стереотипов и предрассудков, с которыми к ней подходят иностранцы.Если спросить любого индийского политика о том, кто оказал наибольшее влияние на развитие индийской внешнеполитической мысли, он, не задумываясь, назовет два имени: Каутилья и Неру.
Каутилья — гордость Индии. Полулегендарный мудрец, живший больше двух тысяч лет назад, оставил после себя «Артхашастру» – сборник советов и наставлений о том, как управлять государством. Западные исследователи любят называть их «макиавеллианскими», но Макиавелли жил на полтора тысячелетия позже. Во многом «Артхашастра» и «Государь» Макиавелли похожи. Каутилья, подобно флорентийцу, писал свой труд как наставление: если Макиавелли надеялся, что его работа послужит руководством к действию будущему великому государю — объединителю Италии, то Каутилья предназначал ее для чакравартина — идеального правителя, который аналогичным образом объединит Индию. И Каутилья, и Макиавелли подразумевали, что объединение Индии и Италии соответственно — это та цель, которая оправдывает средства; поэтому их идеальный правитель должен быть реалистом и прагматиком, сокрушающим своих врагов силой или хитростью во имя великой идеи.
С Джавахарлалом Неру все сложнее. В Индии он пользуется безусловным уважением как одна из ключевых фигур национально-освободительного движения и первый премьер-министр независимой Индии; но его внешнеполитический курс вызывает массу вопросов и претензий.
Став во главе страны, Неру пытался балансировать между СССР и США, не вступая в союз ни с кем и стараясь держаться в стороне от холодной войны. В то же время индийское руководство стремилось сблизиться с Китаем, где только что после кровопролитной гражданской войны победили коммунисты. Индийско-китайский союз, считал Неру, станет той осью, вокруг которой будут группироваться деколонизируемые страны Азии и Африки, не желающие участвовать в противостоянии двух блоков. Пока Москва и Вашингтон будут бороться за власть над миром, сообщество освободившихся наций под мудрым руководством Индии, которая на тот момент существенно опережала все остальные страны глобального Юга по уровню развития экономики, придет к преуспеянию.
Показное индийское миролюбие приводило Запад в замешательство. Когда в 1960 году индийцы отправили миротворческий контингент в Африку, западная пресса заговорила о том, что Индия наконец решила начать колониальную экспансию. Но индийцы ушли, когда кончился мандат. После того как в 1961 году Нью-Дели наконец решил применить силу и аннексировал Гоа, Даман и Диу, которые португальцы упорно отказывались уступать Индии, американский президент Кеннеди облегченно заявил индийскому послу: «Вы потратили последние 15 лет, читая нам мораль, а теперь вы наконец начали вести себя как любая нормальная страна. Прямо как в поговорке про священника, которого застали выходящим из борделя».
Вся схема рухнула из-за того, что Неру ошибся в выборе партнера. Внезапно оказалось, что китайское руководство не прельщает роль младшего партнера Нью-Дели, к тому же у китайцев накопилась к Индии масса претензий по вопросу границы, которую в свое время британские колониальные власти, пользуясь временной слабостью Китая, прочертили слишком далеко к северу. В итоге Индия получила удар в спину от ближайшего союзника: в 1962 году китайские войска перешли границу, разгромили не готовые к бою индийские части и отобрали у Индии стратегически важный район Аксайчин. После этого вся индийско-китайская дружба прекратилась, а Неру, потрясенный провалом своей стратегии, вскоре умер, оставшись в памяти индийского народа как пример прекраснодушного и доверчивого политика, в ущерб реализму и прагматизму увлекшегося идеями всеобщего братства и вскормившего коварного китайского змея на индийской груди.
Примерно так историю правления Неру излагают в индийских школах и колледжах, формируя тем самым национальный миф. И этот миф, как и любой другой, имеет мало общего с действительностью.
Как бы индийские политики ни восхваляли Каутилью, сколько бы отсылок в своих речах к нему ни делали, вряд ли кто-нибудь пытается всерьез следовать его советам. Его практические рекомендации по организации охраны лагеря и распорядку дня правителя давно устарели. С теоретическими ситуация еще хуже: они применимы только в самых общих чертах.
Не все так просто и с Неру. Вопреки распространенному мнению, он отнюдь не был прекраснодушным идеалистом. Судя по его опубликованным письмам и воспоминаниям тех, кто с ним работал, он был прагматиком. Выступая в качестве защитника прав вчерашних угнетенных, он рассчитывал получить их поддержку в ООН. По поводу Китая Неру тоже не питал иллюзий. Отправляя в Китай послом Гопаласвами Партхасаратхи в 1958 году, Неру советовал ему не доверять «высокомерным, коварным, лицемерным и ненадежным» китайцам. Неру просто допустил серию ошибок, оказавшуюся для его политической карьеры роковой. Миф об излишней доверчивости и чистосердечности позволил сохранить его репутацию.
Реальная внешняя политика Индии — смесь гордости за свою древнюю историю, которой Индию лишили европейские колонизаторы, и интеллектуального наследия этих колонизаторов, заявлявших, что у Британии нет вечных союзников, но есть вечные интересы.
Одна из характерных черт индийского мировосприятия — глубоко укорененное убеждение в древности своего народа, четкой территориальной принадлежности собственной цивилизации и в цикличности времени. С индийской точки зрения, индийская цивилизация — самая древняя; земля, на которой живут индийцы, имеет четкие границы и сакральные ориентиры (горы и реки, прежде всего Ганг, протекающий через все миры); наконец, Индия некогда была единой, а ее народ наслаждался золотым веком, и это время настанет вновь.
Индийцы не стремятся к экспансии – зачем, если священная река протекает по их земле? Индийцы считают, что их страна должна вернуть себе статус великой державы, и одобряют те меры, которые предпринимает правительство, чтобы этого достичь. Наконец, индийцы никуда не торопятся, потому что время работает на них.
Индия — страна-гигант, обладающая ядерным оружием, осознающая свое право наравне с прочими великими цивилизациями решать судьбы мира и последовательно идущая к реализации этого права. Дочь Неру, Индира Ганди, сумела сделать так, что Индия до конца холодной войны так и не примкнула ни к западному, ни к восточному лагерю, в то же время поддерживала хорошие отношения со всеми и благодаря этим отношениям за десятилетия упорного труда заложила мощный индустриальный экономический базис. Когда СССР рухнул и противостояние закончилось, Индия без особых проблем встроилась в новую, глобализированную мировую экономику, создав огромный сектор услуг. Можно сколько угодно шутить про индийские колл-центры и индийский код, но этот сектор обеспечил индийской экономике рекордные 9,6% роста ВВП в первое десятилетие XXI века, а заботливо сохраненная тяжелая промышленность помогла пережить трудные ковидные времена, когда потребность в услугах резко упала.
В отличие от многих других стран глобального Юга, индийские элиты ассоциируют себя прежде всего со своей страной и культурой и думают о благе государства. Существует традиция надпартийного консенсуса, благодаря чему индийский слон не бросается из стороны в сторону, но медленно движется к будущему величию. Правящая партия, какой бы она ни была, избегает резких движений и шокирующих инициатив; оппозиция критикует отдельные аспекты внешнеполитических решений, но не их суть. Когда после победы на выборах правоцентристской «Бхаратия джаната парти» новый премьер-министр Атал Бихари Ваджпаи распорядился провести испытание ядерного оружия, перешедший в оппозицию Индийский национальный конгресс подверг его жесткой критике — не за сам факт взрыва бомбы, а за то, что это было сделано несвоевременно — дескать, можно и под санкции попасть.
Современная Индия пытается идти путем Индиры — балансировать, набирать силу, предлагать собственную повестку. Если полвека назад эта повестка называлась «неприсоединением», то теперь индийские официальные лица все чаще используют слово «мультиприсоединение». Идея схожая: участие в любых многосторонних форматах, которые Индию ни к чему не обязывают. В общем, именно то, на что жаловался американский коллега: брать все, не обещать ничего.
Индия может себе это себе позволить. Для Китая она не представляет проблемы: Гималаи надежно прикрывают южную границу КНР от возможного удара. Хотя любое строительство в пограничной полосе с китайской стороны тут же вызывает в Индии тревогу и целый вал алармистских статей, индийское руководство отдает себе отчет в том, что гималайский забор так же сложно перелезть с севера, как и с юга. Находящийся под боком Пакистан, хотя и обладает ядерным оружием, готов применить его только если стране будет угрожать гибель и распад. Индийское руководство в этом совершенно не заинтересовано: мало того что в случае ядерного конфликта с Пакистаном пострадает север Индии – придется еще и принимать десятки миллионов потенциально нелояльных беженцев.
При этом с точки зрения США Индия — идеальный антикитайский бастион, само существование которого не может не беспокоить Китай. Идея вырастить на южной границе КНР державу-соперника — слишком слабого, чтобы самостоятельно справиться с Китаем без американской поддержки, и при этом достаточно сильного для того, чтобы постоянно отвлекать на себя китайские ресурсы, которые в противном случае пошли бы на строительство мощного океанского флота, — выглядит заманчиво. Перенаправить туда производственные цепочки, снабдить передовыми технологиями в обмен на рыночные преференции для американских компаний, превратить в младшего союзника, который бы контролировал Индийского океан, — что может быть лучше?
Эти американские мечты индийскому руководству очень нравятся: судя по всему, поток инвестиций из-за океана в индийскую экономику не иссякнет еще долго. Происходящее не требует от Нью-Дели никаких обязательств и позволяет и дальше наращивать промышленный и военный потенциал, превращаясь во все более ценного потенциального союзника для обеих сторон. Возможно, Индия вмешается в схватку, когда настанет решающий момент. А может, и нет: туман неопределенности — сам по себе ценный актив. Как знать: когда американский орлан и китайский дракон устанут биться друг с другом, не выступит ли из этого тумана индийский слон, который предложит изможденному миру новую идею мирного сосуществования? Если уж у Индии вряд ли получится стать технологической или военной сверхдержавой, роль моральной сверхдержавы ей вполне подойдет.