Как влюбить Россию в «Терем»: история Андрея Павличенкова

финансист, восстановивший заброшенный Терем в Костромской области

Седьмой герой совместного проекта Правила жизни, подкаста «180 градусов» студии Brainstorm в партнерстве со Sber Private Banking — предприниматель и владелец «Терема» Андрей Павличенков. Как и многие выходцы из мехмата МГУ, Павличенков после учебы уехал делать академическую карьеру в США, но довольно быстро понял, что не готов заниматься чистой наукой. Так началось увлечение финансами, которое привело его в постсоветскую Россию, где только-только начал формироваться финансовый рынок. А потом случился кризис 1998-го, и предприниматель снова уехал — на этот раз в Лондон. Еще один крутой разворот — и вот Павличенков уже на родине, снова занимается финансами в бурно развивающейся нефтяной России. В какой-то момент он вместе с женой влюбляется в старинный дом, тратит миллионы рублей на его реставрацию и снова уезжает в Великобританию — чтобы раз за разом возвращаться в тихую русскую глушь. Мы поговорили с Андреем о том, что общего у российской и английской деревни, архитектурном наследии страны и бизнесе в глубинке.

Слушать полную версию интервью в подкасте «180 градусов» студии Brainstorm

Финансист и владелец самого известного в России старинного деревенского терема Андрей Павличенков вместе с семьей постоянно проживает в Оксфорде, куда они переехали семь лет назад. Почему Оксфорд, а не Лондон? Как раз из-за нелюбви к большим городам. «Есть люди, которые любят большие города. Мы с Олей (супруга Павличенкова Ольга Головичер. — Правила жизни) не из них. У меня в жизни достаточно много стрессовых ситуаций, поэтому я не хотел, чтобы за окнами бурлил и шумел мегаполис. Это первое. Во-вторых, мы оба любим природу. Мы долгое время жили в Подмосковье именно из-за возможности открыть калитку и пойти побегать по лесу», — объясняет Андрей.

При этом вся жизнь Павличенкова связана с большими городами. Он родился в Москве, окончил мехмат МГУ и вскоре после выпуска уехал делать научную карьеру в США. «Денег вообще не было. Даже было время, когда я питался пиццей, которую бесплатно раздавали на разных научных семинарах. Так вот, один мой хороший приятель с географического факультета МГУ уехал в Чикаго и устроился работать на товарную биржу Chicago Mercantile Exchange. В какой-то момент я приехал к нему, посмотрел на все это и стал читать книжки по финансам. Я понял, что на бирже можно заработать. Чуть-чуть потыкался в Америке, а потом подумал, что надо съездить в Россию и посмотреть, что происходит».

На родину Павличенков вернулся в разгар становления рынка. Это был 1997-й год, все иностранные банки в Москве расширялись, и Андрей с западным бэкграундом довольно быстро нашел работу. Но потом грянул кризис 1998-го: «Нас всех собрали и сказали: "Смотрели "Титаник"?" (он как раз тогда только вышел). Мы говорим: "Да, смотрели". И нам отвечают: "Ну вот, у нас есть для вас хорошая новость: физически мы не утонем, но с завтрашнего дня вы здесь не работаете". Ну, с этого момента началась долгая эпопея. Я уехал в Лондон, подумав, что раз я уж выбрал для себя финансы, то надо по крайней мере поучиться. Потом поработал немного в Лондоне и вернулся в Москву», — вспоминает Андрей.

В Москве Павличенков начал работать у Ричарда Дитца — американца, одного из создателей русского финансового рынка, приехавшего в Россию еще в начале 1990-х (Дитц в партнерстве с Борисом Йорданом и Стивеном Дженнингсом создали «Реннесанс Капитал» — первый российский инвестиционный банк, который во время кризиса 1998 года лопнул вместе с другими финансовыми институтами). К тому моменту Дитц уже ушел из «Ренессанса» и основал собственную инвестиционную компанию VR Capital. «Везде рынки рухнули, везде западные банки убежали и продавали абсолютно все за бесценок. Общая идея была в том, чтобы купить то, что сейчас никому не нужно, — потому что скоро оно станет обязательно нужным, как это всегда бывает в жизни. Все идет волнами: если сейчас все совсем плохо, то через пять лет может полностью развернуться в обратную сторону», — объясняет Павличенков.

Эта история прекрасно работала в нулевые, но к 2010-м для Андрея стало ясно, что вновь назрели перемены. «Российский рынок стал, если можно так сказать, более государственным и серьезным, более скучным и менее живым. Из-за всех чудес, изобретенных в Кремниевой долине, снова начала расти Америка, и вся история развивающихся рынков стала гораздо менее привлекательной», — комментирует Павличенков.

К тому моменту у Андрея подросли дети — их нужно было возить в школу, а дорога из подмосковного дома, хоть и любимого и обаятельного, стала занимать все больше и больше времени. Переезд в центр Москвы семья не рассматривала совсем — вместо этого они решили просто переехать в Англию.

Тогда в жизни Павличенкова уже было Асташово: еще работая в Москве, Андрей с семьей часто совершал выезды на подмосковные дачи и в другие близлежащие области, где они ездили по деревням, с которыми и Андрея, и Ольгу связывало детство. «Походы, байдарки, горы, гитара, рюкзаки — это то, на чем мы выросли. Лично я с шести лет каждые каникулы и выходные был в каком-то походе и посмотрел внутри страны больше, чем последние десять лет, что мы занимаемся теремом», — комментирует Павличенков.

В Чухломском районе Костромской области Павличенков и Головичер оказались случайно — во время очередной исследовательской вылазки за город. Нормальных карт в то время не было, и во время таких мини-путешествий можно было почувствовать себя Колумбом, вспоминает Андрей. «Костромская область прекрасна тем, что туда легко уехать на выходные из Москвы. Но, к сожалению, это одна из самых вымерших центральных областей. До революции там жило более двух миллионов человек, сейчас — 600 с небольшим тысяч, и то не факт, что они там не просто прописаны. Это просто огромные пласты деревень, десятки километров, которые полностью вымерли. Остались только церкви и заброшенные усадьбы в лесу».

В Асташово супруги обнаружили старинный деревянный терем, который был построен в 1897 году разбогатевшим крестьянином Мартьяном Сазоновым для своей молодой жены. Он был в ужасном состоянии и находился в абсолютной глуши, где за несколько десятков километров нет ничего — даже нормальной дороги. Вдохновившись местной жизнью, супруги решили взяться за спасение усадьбы. Это начиналось как социальный проект, чтобы люди приезжали, смотрели и вдохновлялись этой идеей красоты и прелестью деревенской жизни, — с заделом, что со временем это перерастет в самоокупаемый гостиничный бизнес. Этот терем сегодня — один из самых известных и популярных туристических объектов в Костромской области и один из немногих отелей-музеев в стране.

Мы поговорили с Андреем о бизнесе в русской глубинке, разнице между русской деревней и английской и о том, почему погибает наше архитектурное наследие.

О том, как начиналось

Асташово

Мы впервые попали в Асташово в 2006 году, стали сюда ездить, а что-то делать с теремом начали году в 2009-м. Так что решение спасти дом не было спонтанным. Любой человек, с которым мы тогда общались, говорил: «Да вы с ума сошли! Вы вообще не представляете, во что ввязываетесь, местные жители вас сожгут, у вас никогда ничего не выйдет, никто никогда ничего подобного не делал!» Собственно поэтому мы с Олей и решились — захотели показать, что все можно восстановить. В конце концов, мы одни из немногих, у кого были деньги и возможности. Чем больше мы ездили в Костромскую область и чем больше проводили там времени, тем больше понимали, что все как будто уже исчезло. Истории, которые мне бабушка рассказывала в детстве, исчезли, но их след остался в русской глубинке. Наверное, нигде в Европе такого нет, потому что все-таки жизнь в Европе изменилась гораздо значительнее, чем у нас. Россия как-то всегда немножко отстает, и в этом ее прелесть. Если вы поедете в любой маленький русский городок типа Чухломы или пройдетесь по городам вокруг Асташово, почувствуете прекрасную, чеховскую атмосферу того старого, русского земства. Кажется, всё должны были перемолоть революции, коммунизм, колхозы, но нет. Связь веков еще не полностью разорвалась. Собственно, нам быстро стало ясно: либо пройдет еще немного времени и это окончательно исчезнет, либо мы постараемся сохранить историю, атмосферу, найти этому место в настоящем и будущем.

О разнице между русской и английской

ГЛУБИНКОЙ

Лет десять назад к нам приехала журналистка, которая сделала замечательный материал для Правила жизни: сравнивала российскую деревню с французской. Она провела несколько дней во французской деревне и нарисовала схему связей: кто с кем дружит, кто с кем общается, что там вообще происходит. Такую же диаграмму она сделала для деревни неподалеку от терема, которую я ей подобрал. В принципе, из ее материала выходило, что жизнь в любой деревне примерно одинакова — неважно, русской, английской, французской или бразильской. Деревня — прежде всего небольшая замкнутая общность людей, которые связаны друг с другом гораздо теснее, чем жители города. Можно жить в городе, выходить из квартиры каждый день, садиться в лифт, встречать соседа, никогда с ним не здороваться, садиться в машину, возвращаться — и всё. Ты не знаешь ни одного человека, который живет в твоем доме. А в деревне такое невозможно. Так или иначе, ты знаешь абсолютно всех вокруг тебя. Со всеми выстраиваешь отношения.

Вторая общая вещь для всех деревень — разнообразие людей. Городские жители похожи друг на друга из-за социального давления — так или иначе, надо смотреть, что происходит вокруг, и выстраиваться, как иглы компаса, в одном направлении. Очень важно, конечно, в городе сохранять индивидуальность и самовыражаться, но это самовыражение все равно подразумевает, что твоя иголка компаса направлена в общую сторону. А деревня вся состоит из странных, не похожих ни на кого индивидуальностей, которые могут вести себя совершенно асоциально.

В любой русской деревне есть сумасшедший самодур, который ни с кем не общается, ни с кем не дружит, никого не пускает к себе на порог, ведет себя вызывающе, пьет, буянит, дерется, но, как в наших сказках водится, в самый важный момент ко всем приходит и всех спасает. И так в любой деревне мира.

В Англии деревни такие же, как здесь, то есть заселенные в основном пенсионерами. Молодежь, так же как и в России, уезжает в города. Деревня умирает повсеместно, это общемировая тенденция. Но в Англии, конечно, деревни экономически гораздо устойчивее, чем в России, потому что выделяются огромные субсидии на сельское хозяйство.

Я читал книжку замечательного английского фермера, чья семья возделывала один и тот же надел, по-моему, с XIII века. Он описывает, как всё традиционное фермерство в Англии ломалось, в общем-то, не так давно, лет 40 назад, в его детстве. Понятно, что меняется традиционное фермерство, но ландшафт, по крайней мере для постороннего человека, не сильно меняется. Вся Англия возделана, везде стоят маленькие прекрасные деревеньки, дома в которых зачастую сдаются в аренду туристам. Все выглядит гораздо богаче, чем в России, гораздо ухоженнее. Тут, конечно, большая разница. То, что происходит в России, особенно в Нечерноземье, — жуткая трагедия.

О реставрации терема

Восстановить терем снаружи было гораздо проще, чем убранство внутри. Мы с самого начала хотели воссоздать атмосферу дореволюционной России, дать людям возможность ее прочувствовать. Нам повезло, что в тереме сохранилось по кусочку от всего — то есть можно было представить, как выглядела штукатурка в каждой комнате, как выглядела печка, какого цвета фурнитура, резьба. Все это надо было воссоздавать. Это заняло два года.

Самой сложной задачей оказалось найти реставратора по дереву. И это при том, что в России огромное количество всего построено из дерева. С деревянными памятниками сейчас большая беда — ими никто не занимается, никакие средства на это не выделяют. А если нет денег и индустрии, то кто туда пойдет? Поэтому люди идут в каменную реставрацию, где есть спрос.

Чудом нашли Сашу Попова — без него ничего не получилось бы. Это сейчас мы что-то понимаем в деревянной реставрации, а тогда мы не знали совсем ничего. Саша работал со своей бригадой ребят из Вологодской области. Мы не остановились на одном тереме и сейчас продолжаем потихонечку: переносим старую, но хорошую и красивую избу из соседней деревни, планируем перенести еще два домика, амбар старый мы переносим. Не то что мы Скансен (этнографический комплекс под открытым небом в Стокгольме. — Правила жизни) строим, но с одной стороны — есть спрос от туристов, а с другой стороны — действительно жалко все, что вокруг пропадает. То, что можно точно спасти, мы переносим. У нас сейчас появляются какие-то местные рабочие, с которыми мы всё это строим, но поначалу все делали вологодские ребята.

Надо сказать, что грамотных людей по штукатурке мы в России не нашли. Точнее, они были, но на тот момент они только что закончили Большой театр — и после таких бюджетов в принципе не готовы были обсуждать никакие разумные цифры, поэтому в конечном итоге мы наняли ребят из города Кобрина на западе Беларуси. Если бы мы их не нашли, мы, честно говоря, штукатурку бы не сделали, потому что по дереву класть штукатурку на дранку — это вообще отдельная история. Полы — то же самое.

Работали и с иностранными специалистами. У нас была история с обоями. В гостиной на втором этаже сохранились куски старых обоев, которые нам захотелось восстановить. Мы начали искать мастеров. Там спросили, сям спросили, никого нет. Кто-то даже предлагал напечатать их на принтере. В итоге Оле пришла светлая идея: она полезла в Google и написала: «Ассоциация старых обоев, Англия». Естественно, Google сразу же нашел. Англичане любят традиции, поэтому у них есть всё, в том числе и ассоциация старых обоев. Оля им написала, через месяц они ответили: ой как интересно, из России к нам еще не обращались, у нас есть один дедушка, он восстанавливал обои в доме художника Тернера и вообще хороший специалист, давайте мы вас с ним свяжем. Мы связались с ним. Бюджет был более чем приемлемый. Думаю, с русскими мастерами стоило бы столько же, если бы мы кого-то нашли. В общем, английский дедушка методично восстанавливал рисунок. Потом наступила пауза, дедушка тянул, тянул, а потом выяснилась действительно трагическая, печальная история. Мы получили напечатанные обои, а буквально через два дня с нами связалась его жена и написала, что он умер от рака. То есть это была его последняя работа. Он умирал от рака и делал обои для Асташово. Потом уже, когда мы закончили с обоями, возник какой-то специалист, который написал, что мы всё не так сделали, что эти обои были немножко по другой технологии сделаны. Но это так всегда бывает.

О том, во сколько

Обошелся терем

Сам терем стоил совсем немного — это была руина. Был конкурс, была оформлена цена. По-моему, в итоге мы просто договорились, что сделаем крышу зданию сельского совета. Стоило это, по-моему, 150 тысяч рублей. Сколько было вложено денег и усилий в дом — посчитать тяжело. Думаю, наберется на дорогой особняк в Подмосковье, с учетом того, что земля бесплатная.

Мы не смотрели изначально на этот проект как на инвестицию, но нам было важно, как он будет существовать после реставрации. Чтобы что-то спасти, недостаточно это починить. Это, наверное, самая важная проблема для всего разрушающегося архитектурного наследия в России: починить можно, а что дальше? Для кого это и что дальше с этим будет? Есть огромное количество деревянных церквей на севере, которые реставрировали в начале 1990-х (что для меня, как человека среднего возраста, относительно недавно), а они уже выглядят как руины и заросли лесом. Потому что ими никто не занимался. Поэтому если что-то такое спасать, нужно придумать, как оно дальше будет жить.

Мы хотели, чтобы это Асташово было каким-то социальным проектом, чтобы люди приезжали, чтобы как-то заражались идеей старой русской красоты и прелестью деревенской жизни. Мы хотели, чтобы они вдохновлялись и шли дальше делать что-то похожее. В принципе, с нами часто связываются люди, которые гостили в Асташово и сейчас пытаются делать подобные туристические проекты в других провинциальных местах. Первый год после стройки было тяжело: туристов не было — ну не ездят люди в Костромскую область, это не Карелия, не Алтай. Но потихонечку раскрутились — коронавирус (грех говорить) очень сильно помог. Сейчас мы вышли на прибыльность. Надеемся, что проект будет жить и дальше.

Для наших окрестностей Асташово — это огромная история. Туда приезжает большое количество местных, они в том числе у нас работают. Мы устраиваем экскурсии для школьников, учителей и ветеранов. К нам приезжают самодеятельные туристы, главы поселений. Терем стал некоторым сосредоточением культурной жизни. Для многих это действительно отдушина, глядя на него, они испытывают гордость, что круто может быть не только в Москве. Наверное, именно с моральной точки зрения Асташово — это очень-очень важная вещь. С точки зрения экономической понятно, что проблему не решает. Люди все равно уезжают. Если вы спросите молодежь, почему они уезжают из деревни, они все скажут: здесь нечего делать, в городе весело, а здесь скучно. Это действительно большая проблема. Это нам с Олей хорошо там, где скучно. Но если тебе 17-18 лет, то, конечно, хочется в город, хочется движухи, а не видеть одни и те же десять лиц на деревенской дискотеке.

О тренде на «глубинку»

Когда мы начинали, таких проектов, как Асташово, было совсем немного. Сейчас тренд набирает обороты. Подход и причины у всех разные. Некоторые покупают старые дворянские усадьбы: в этом, наверное, есть желание как-то приобщиться к этому мифу о прекрасном русском дворянстве — например, я знаю одного француза, который купил себе усадьбу в провинции. Местные из районов, где потихоньку набирает обороты внутренний туризм, тоже стали начинать свой бизнес, но уже не просто «давайте построим здесь маленький щитовой домик, в нем сделаем гостевой дом», а «нет, давайте восстановим старый дом и сделаем гостиницу, потому что это лучше, интереснее».

Под Ростовом есть такой дом со щуками. За него взялась местная учительница, потому что ей было жалко, что дом пропадает. Обычный человек, без средств. Мы ей немножко помогали. Таких людей огромное количество, иногда смотришь на них и просто диву даешься. Воспитательница детского сада в Вологодской области (реальный человек, мы там были, приезжали, знакомились с ней) сама, в одиночку восстанавливает деревянную церковь. Понятно, что сейчас ей уже помогает большое количество волонтеров, реставраторов, местных бизнесменов. Но началось это именно так: просто воспитательница детского сада с зарплатой восемь тысяч рублей начала в одиночку спасать деревянную церковь, искала волонтеров в интернете, рассылая письма в духе «я воспитательница, восстанавливаю деревянную церковь». Такие люди потихоньку нашлись.

Мотивация у всех разная. В плане церквей, культовых памятников — понятно, что многими движет вера в самом лучшем смысле этого слова. Для многих местных это, наверное, акт патриотизма. Я не очень люблю это слово, потому что его ужасно затаскали. Но на местном уровне почти все жители ужасные патриоты. Для них больно смотреть, как все вокруг умирает. Они это видят уже второе, третье поколение.

основатель международной школы программирования «Алгоритмика»

сооснователь сервиса экспресс-доставки «Самокат»

Андрей

Лобанов

Родион

шишков

Ольга

ускова

ЕКАТЕРИНА

АЛЁХИНА

основатель и президент ГК Cognitive Technologies

первая в России женщина-шеф-повар со звездой Michelin