Как Эрнест Хемингуэй начал писать для Правила жизни

История Правила жизни началась с моды: тогда это был журнал, напичканный объявлениями о мужской одежде, который соучредитель и первый главный редактор Правила жизни планировал распространять в магазинах одежды и ателье для мужчин. Но из-за гомофобии и стереотипов, которые были характерной чертой эпохи, Гингрич боялся, что журнал о моде будут покупать только геи. Он решил наполнить страницы издания историями о новом стиле жизни, который должен был сложиться благодаря «Новому курсу» (экономическая и социальная политика, проводившаяся администрацией Ф. Рузвельта с 1933 по 1939 год и нацеленная на преодоление последствий Великой депрессии. — Правила жизни). Она предусматривала развитие рекреационного потенциала, поэтому Гингрич планировал публиковать так называемые мужские материалы о спорте и активном отдыхе. Ему приглянулся Хемингуэй — в те годы преуспевающий журналист и звездный автор романов (к тому моменту признание получили уже два: «И восходит солнце» и «Прощай, оружие») и к тому же большой охотник до мужских занятий, прославившийся своей жаждой к приключениям не меньше, чем литературой.

В 1932 году Хемингуэй и Гингрич случайно встретились в нью-йоркском книжном магазине (сейчас его уже там нет), принадлежавшем Маргарет Кон и ее мужу Генри Луису Кону (впоследствии ставшему первым библиографом Хемингуэя). Гингрич сразу же после встречи написал Хемингуэю. Письмо было своеобразным питчингом: в нем Гингрич представил идею и свое видение журнала и объяснил, почему в этом так важна роль Хемингуэя.

«Это будет подобно тому, что Vogue сегодня для американских женщин, но для мужчин, — написал Гингрич. — Это будет дерзкий мужской журнал, с яйцами и волосами на груди. Я из кожи вон вылезу, сделаю все, чтобы вы оказались в первом номере. Что-нибудь о рыбалке во Флориде. Или об охоте. Или о чем угодно, что вы любите... И, да, — я обещаю — никакой редактуры. Вы пишете, я печатаю — никаких проблем на пути к печатному станку».

Это был отличный питч, но была одна проблема: Гингрич мог платить всего $250 за текст, и Хемингуэя это не слишком воодушевляло — писатель требовал «самый высокий гонорар, который издатели когда-либо кому-то платили. Это заставляет их любить тебя и ценить твою работу, так что они понимают, какой ты отличный автор». Биографам до сих пор не удалось разгадать, как Хемингуэй согласился на столь низкую плату при условии, что он должен был в первый год писать по одному рассказу для каждого ежеквартального выпуска. Тем не менее он все же попросил Гингрича сохранить сумму гонорара в тайне.

«Гонорары зависят от категории писателя, и то, сколько они могут получить, решают спрос и предложение, — ответил Хемингуэй. — Я предпочел бы писать бесплатно, если бы у меня был другой образ жизни и достаточно денег. Но, поскольку то не мой случай, мне приходится придерживаться уровня и брать много... Но если вы скажете, что я пишу для вас за $250, этот материал будет стоить мне $2500».

Так началось долгое и плодотворное совместное дело Хемингуэя и Гингрича. Хемингуэй передавал в печать «письма» (фрагменты документальной прозы от первого лица) из разных уголков мира (таких как Гавана, Ки-Уэст, Кения и Париж), в каждом из которых были отражены быт и местные виды спорта. Первое «Письмо с Кубы», озаглавленное «Марлин у Морро», появилось в первом номере журнала. Успех Правила жизни был очевиден — настолько, что в первый же день Гингрич отказался от плана по распространению журнала в магазинах одежды. Экземпляры в киосках разошлись так быстро, что Гингричу и коллегам пришлось перенаправлять партии из магазинов в киоски в первый день продаж. Поскольку идея выгорела, Хемингуэй сразу же убедил Гингрича поднять гонорар вдвое; прибыль от журнала росла, и вместе с тем росли доходы Хемингуэя.

Хемингуэй имел значение для раннего Правила жизни не только в роли автора. Кроме того что писатель публиковал собственные тексты, он представил Гингрича самым влиятельным писателям десятилетия — Джону Досу Пассосу и Рингу Ларднеру (которые появились в первом номере вместе с Хемингуэем), а также Ф. Скотту Фицджеральду, Эзре Паунду и Теодору Драйзеру. В результате Гингрича стали называть «охотником за знаменитыми авторами». Помощь Хемингуэя в поиске авторов и его большой литературный вклад привели Правила жизни к успеху. Исследователь Кентского университета Роберт Трогдон настаивает на том, что Хемингуэй «обеспечил журналу такой авторитет, который трудно было бы завоевать любым другим способом».

Но не торопитесь делать выводы, насколько это была выгодная сделка. Джеффри Уорд, сценарист сериала «Хемингуэй» (вышел в апреле 2021 года. — Правила жизни), значительная часть которого посвящена сотрудничеству писателя с Правила жизни, отмечает, что Хемингуэю удалось превратить сотрудничество с журналом в чрезвычайно удобный способ заработать.

«Это была настоящая работа мечты, — поделился Уорд. — Он любил журналистику, но не хотел заниматься этим все время. Ему нравилось получать вдвое больше стандартной ставки. Он наслаждался отсутствием редактуры. Он любил писать, только когда у него было что сказать. Он мог писать о чем угодно, от рыбалки до охоты, о лодочном спорте, о политике. В Правила жизни он мог выпустить пар. Некоторые его тексты для Правила жизни поистине прекрасны».

Сотрудничество с Правила жизни не просто приносило доход и не обременяло Хемингуэя жесткими обязательствами, оно еще и радовало некоторыми привилегиями. Как писала Мэри Дирборн в книге «Эрнест Хемингуэй: Обратная сторона праздника», Гингрич стремился задобрить выдающегося автора вниманием рекламодателей, а именно обувью и одеждой. Хемингуэй обещал «износить все до дыр», но даже высококачественная одежда не могла спасти ситуацию. Гингрич, который всегда выглядел опрятно и изящно, невозмутимым тоном комментировал стиль Хемингуэя: «В целом складывается впечатление, что вещи куплены на распродаже». Хемингуэй даже убедил Гринвича выплатить ему аванс в размере $3000 за будущие статьи, чтобы тот смог купить 38-футовую рыбацкую лодку «Пилар». Впоследствии она имела значение для двух его книг: «Острова в океане» и «Старик и море».

Как и обещал Гингрич в первом письме Хемингуэю, его издательским слоганом стала фраза «Редактирует лучше тот, кто редактирует меньше». Дирборн пишет, что Гингрич сдержал свое слово; позже он написал о принципе «невмешательства» в работе с Хемингуэем: «Мы... всегда действовали так: я не вносил никаких изменений, но предлагал их по телефону, и только в случае, когда это касалось вопросов клеветы, вмешательства в частную жизнь или непристойности». В ранние годы партнерства Гингрич и Хемингуэй часто вели переписку. Гингрич восторженно описал их рабочие отношения в июньском номере 1937 года: «В первые два года он был... самым ответственным автором. Он должен был предоставить текст независимо от того, где находился, и он никогда нас не подводил. Несколько раз ему приходилось летать чартерами, чтобы вовремя прибыть на точку, откуда можно было отправить письмо, — чтобы уложиться в дедлайн. Он всегда был с нами, когда мы в нем нуждались и до тех пор, пока мы в нем нуждались. При этом мы ему были не нужны».

В годы сотрудничества Хемингуэй и Гингрич завязали квазидружбу, которую историк Тобин Джеймс сравнивает со связями между руководителями на поле для гольфа: «Прекрасно относятся друг к другу, но на самом деле ищут возможности». Когда Хемингуэй пригласил Грингрича, увлекающегося рыбалкой, присоединиться к рыбной ловле в открытом море, Дос Пассос заметил: «Было любопытно понаблюдать за Эрнестом, который игрался с редактором, что с рыбкой на удочке. Тот не отрывал от него глаз. Он печатал все, что Хемингуэй ему давал напечатать за $1000 за текст.

Во время другого легендарного приключения Гингрич наконец одержал победу. Когда он попытался уговорить упрямого Хемингуэя отдать Правила жизни конкретный рассказ, Хемингуэй предложил устроить соревнование по стрельбе по банкам из-под пива. Гингрич, никогда ранее не стрелявший, выиграл и потом говорил: «Я думаю, он был пьянее меня».

Игра по правилам Хемингуэя помогла Гингричу опубликовать его художественную прозу и документалистику в 28 из первых 33 выпусков. Эти 28 номеров сформировали Хемингуэя так же, как он помог в создании имиджа Правила жизни. По словам Трогдон, в Правила жизни Хемингуэй мог продемонстрировать свои политические взгляды, писать о зарождении фашизма в Европе и итальянском вторжении в Эфиопию. Правила жизни помог Хемингуэю укрепить его маскулинный образ; как пишет Дирборн, «с самого начала Правила жизни привлек к нему широкую аудиторию... "письма" внесли большой вклад в создание образа бесстрашного искателя приключений, который живет в трудных условиях и много пьет — к сожалению или к счастью, именно о такой жизни мечтало большинство читателей мужского пола».

Еще на страницах Правила жизни у Хемингуэя была возможность экспериментировать с новым направлением журналистики. И хотя считается, что «новая журналистика» появилась в 1960-х, Уорд настаивает на том, что «первым ее представителем» был Хемингуэй, поскольку его документалистика подходит под все стандарты этого направления: репортаж с полным эффектом присутствия, чувственное восприятие, субъективный взгляд автора. Многие «письма» Хемингуэя возбуждают в читателе яркие чувства, погружают в детали ландшафтов, а сам автор тем временем вплетает свои замечания от лица рассказчика, знающего все в мельчайших подробностях. Часто в этом находили воплощение идеалы Хемингуэя, так что граница между жизнью и искусством размывалась.

«Он увидел возможности документалистики раньше других, — отметил Трогдон. — В его литературных вкусах не было разницы между художественной прозой и нон-фикшен. Ему нравились авторы-документалисты точно так же, как нравился Толстой».

Сотрудничество с Правила жизни не обошлось без конфликтов. Спустя долгое время Хемингуэй и Гингрич разочаровались друг в друге. Как рассказывает Дирборн, Хемингуэй «верил в себя», и таким образом его эго разрослось до небывалых размеров. Он стал агрессивно реагировать на редактуру. Однажды на борту «Пилар» Гингрич был в недоумении, когда Хемингуэй сравнил себя с Сезанном: «Не выношу вашего пенсильванско-немецкого диалекта. Вы говорите не с какой-нибудь мелкой рыбешкой из спортивного отдела Chicago Daily News. Вы просите внести правки человека, которого сравнивают с Сезанном за то, что он привнес новое видение в американскую литературу». Говоря о подходе Хемингуэя к личностным отношениям, Гингрич заметил одну особенность: «Пока люди ему кланялись и его обожали, отношения были хорошими. Как только они переставали это делать, он находил других».

В 1936 году Хемингуэй отказался писать материал для Правила жизни во время разъездов и работы над новым романом, написав Гингричу: «Для меня прервать написание романа ради [журналистской] статьи или [короткого] рассказа сравни греху против святого духа. Если я полностью не отдамся ему... Я сукин сын. Я чертовски подавлен из-за этого, Арнольд... Я считаю вас лучшим и самым преданным другом из всех, кого я знаю, и человеком, который понимает, над чем я веду работу. Прекратив сотрудничество с журналом, я, наверное, разрушу свою карьеру с коммерческой точки зрения. Но, пока я работаю над этим, у меня просто нет выбора».

В романе, о котором шла речь, «Иметь и не иметь», есть выдуманный сюжет о распавшемся браке главы Pan Am, миллионера Гранта Мейсона и светской львицы Джейн Мэйсон. Воспринимаемый многими как худший роман Хемингуэя, он был собран из двух новелл: «Возвращение торговца», опубликованной в Правила жизни, и «Один рейс» со страниц Cosmopolitan.

В 1930-х в Гаване у Хемингуэя был роман с Мэйсон, который то прекращался, то возобновлялся в течение четырех лет. Гингрич во время поездки к Хемингуэю на Багамы в 1936 году также завязал роман с Мэйсон, уехавшей за границу вместе с Хемингуэем на «Пилар». Как вспоминал Гингрич, Хемингуэй тогда бормотал: «Проклятый редактор приезжает в Бимини, видит блондинку и с тех пор сам не свой». Впоследствии обманутый Хемингуэй попытался наказать Мэйсон в «Недолгом счастье Фрэнсиса Макомбера», использовав Мэйсон как прообраз жестокой героини Марго Макомбер.

Гингрича встревожил правдоподобный характер истории, и он предложил Хемингуэю отказаться от реальных прототипов, чтобы избежать иска о клевете. Однако Хемингуэй отказался, и конфликт положил конец их дружбе. После этой ситуации Хемингуэй опубликовал в Правила жизни еще три сочинения, а затем полностью разорвал связи. В 1955 году, спустя двадцать лет прерывистых отношений, Гингрич все же женился на Мэйсон, с которой провел остаток своей жизни вплоть до 1976 года. Услышав новость о свадьбе, Хемингуэй буквально взревел: «Вот дерьмо!» Когда один из сыновей спросил его, почему он перестал писать для Гингрича, Хемингуэй ответил, что «у них были разногласия из-за блондинки».

И хотя дружба закончилась, работа осталась. В Гингриче Хемингуэй нашел терпеливого и снисходительного партнера-издателя, готового печатать (и финансировать) каждый его порыв и не без влияния которого Хемингуэй стал настоящей легендой. В Хемингуэе Гингрич нашел человека, которого он однажды назвал «главным достоянием» журнала: автора с международным именем, поднявшего издание на высший уровень. Благодаря ему даже во время Великой депрессии журнал расходился более чем десятимиллионным тиражом. После того как Хемингуэй покончил жизнь самоубийством в 1961 году, Гингрич посвятил ему немалые объемы журнала, желая увековечить память о писателе, и периодически публиковал критические заметки о позднем творчестве Хемингуэя вплоть до выхода на пенсию в 1974 году.

Иногда — друзья, временами — соперники, всегда — партнеры. Вместе Хемингуэй и Гингрич создали один из лучших примеров литературной журналистики XX века, положив начало журналистике будущего и раскрыв ее возможности. Гингрич говорил, что Хемингуэю «никогда не был нужен Правила жизни», но трудно представить себе головокружительную карьеру Хемингуэя без Правила жизни — литературной мастерской, где он мог воплощать свои амбициозные идеи, получать стабильную зарплату и создавать грандиозное наследие в роли писателя. Спустя столько лет после смерти Хемингуэя его влияние все еще имеет значительный вес как на страницах Правила жизни, так и в других мировых журналах. Гингрич удачно описывал это в июньском выпуске 1967 года, где вспоминал своего покойного друга: «Есть люди, каждый новый факт о которых — уже новость. Покойный Эрнест Хемингуэй больше достоин освещения в печати, чем любой другой писатель, живущий в данный момент».