Неизгладимый отпечаток: как создавался самый знаменитый портрет президента России

Тяжелее задания у меня, наверное, не было. Я фотографировал Путина для обложки журнала Time, который назвал его человеком года. И в то, что снимок получится, я не верил до самого конца. Люди из Кремля все время нам говорили, что максимум, на что он согласится, — репортажная съемка во время интервью, позировать он не будет железно, потому что ненавидит смотреть в объектив. Репортажную съемку я, честно говоря, недолюбливаю, мне нужен контакт, мне нужен человек целиком. Но призрачный шанс на студийный портрет все же был, так что я не терял надежды.

После того как мы приехали в Москву с начальством из Time, которое должно было брать у Путина интервью, я пять дней и пять ночей торчал в гостинице — ждал, пока дадут отмашку. На шестой день к подъезду подкатила черная кремлевская BMW. Мы ехали полтора часа и в итоге оказались в темном, почти готическом лесу. Снегу — по колено. Нас высадили у ворот в огромной, пятиметровой стене и стали обыскивать. Два часа я простоял на страшном холоде, пока люди из КГБ перетряхивали всю мою аппаратуру. Их было несколько десятков плюс какое-то количество снайперов по периметру. Наконец, нас пустили внутрь, на дачу Путина. Восемь с половиной часов я промаялся в приемной, где досуг мне скрашивали кремлевский чай, кагэбэшные пирожные и какие-то бутерброды, признаться, немного подсохшие. Около 9 часов вечера вышел охранник и сказал: «Можете идти и готовиться».

К чему готовиться — к репортажу или студийной съемке, он не сказал, а я уточнять не стал. Просто пошел в кабинет Путина и начал расставляться. Поставил штативы, свет, белый фон, который всегда вожу с собой. В какой-то момент я полез искать розетку, но на меня тут же заорали, чтобы я ничего не трогал. Я посмотрел на провода, которые были протянуты по всей комнате, посмотрел на стол, где была «красная кнопка», и подумал: «Черт, я же пришел в кабинет к одному из самых могущественных людей на земле! И чуть тут все не порушил».

В общем, началось интервью. Я стал щелкать своими «лейками» репортажку, но ждал я не этого, мне был нужен Путин — один на один. Через час или около того интервью стало подходить к концу, и тут директора Time говорят: «Господин Путин, мы вам очень благодарны за интервью, но есть еще одна вещь. К чести быть названным человеком года прилагается обязанность — мы должны просить вас сфотографироваться на обложку». Про меня к тому времени все уже давным-давно забыли. И тут Джон Хьюи говорит: «Господин президент, мы привезли с собой замечательного фотографа, его зовут Платон». Когда он меня похвалил, я из-за этого бесконечного ожидания, из-за безумного стресса чуть не прослезился. А Путин смотрит прямо на меня. В общем, совершенно неожиданно для меня и для всех остальных он согласился позировать, наверное, ему просто стало меня жалко. И вдруг я понял: все, он — мой.

Всех выгнали из кабинета, остались только Путин, я и человек 20 из КГБ и Кремля, охрана. Я его спрашиваю: «Скажите, а каково это было — познакомиться с Полом Маккартни?» Дело в том, что я перед съемкой кое-что изучил. Пересмотрел кучу фотографий Путина, и на всех он производил впечатление очень уверенного в себе, могущественного человека. Взять хотя бы эту серию, где он на охоте, — идет такой, голый по пояс, что твой Рэмбо. Но с Маккартни все было совсем иначе — несмотря на то что они встречались в Кремле, Путин не казался каким-то безумно крутым, он был расслаблен, ему было хорошо, он улыбался. Потому что массовая культура побеждает политику. Я подумал: «А вот это уже интересно. На этом-то я его и поймаю». И действительно, когда я спросил Путина про Маккартни, он как-то сразу растаял. И несмотря на то, что я стоял посреди его кабинета, он уже был на моей территории. Он говорит: «Хорошо». А я говорю: «Я вот, например, большой поклонник Beatles, а вы?» Он говорит: «Я тоже». — «А какая у вас любимая песня?» — «Yesterday». И в этот момент — сказалась, наверное, моя наивность и крайнее перевозбуждение — я приобнял его за плечо и сказал: «Вы классный мужик». Все эти кагэбэшники просто оцепенели от ужаса. Меня предупреждали, что трогать Путина ни в коем случае нельзя, максимум — пожать руку. Но все было нормально. Мы еще немного поболтали — о Beatles, о моей маме, о каких-то таких человеческих вещах. Я его раскусил. Я залез ему в душу. Я понял, что все получится. И действительно, на все про все у меня было минут 8–10, но все в итоге получилось отлично. И хотя я ждал неделю в Москве, хотя меня с ног до головы обшмонали, хотя я день промариновался в приемной, так и не зная до самого последнего момента, удастся ли мне сделать то, что я хочу, игра, безусловно, стоила свеч.

Platon / Art Department.
www.worldpressphoto.org