Питер Тиль — о том, почему высшее образование переоценено

Я считаю высшее образование мыльным пузырем, причем пузырем классическим. Мы можем назвать некое явление пузырем, если значение его переоценено, и при этом все в него верят. Недвижимость была классическим пузырем, точно так же, как и доткомы в 1990-х годах — и то, и другое явно переоценивали, все в них верили, и никто не ставил эту веру под сомнение: ты был просто обязан иметь дом в 2005 году, ты был обязан вкладывать деньги в ценные бумаги доткомов в 1999-м. И возможно, что последний пузырь, оставшийся в развитых странах (не исключено, что развивающиеся рынки — сами по себе пузырь) — это высшее образование. Значение высшего образования сегодня переоценивают неимоверно. Если попробовать объективно рассчитать его ценность, то станет ясно: люди за него сильно переплачивают. В то же время все очень искренне в него верят. По причинам психосоциального характера люди готовы влезть в огромные долги только для того, чтобы поступить в университет, потому что все так делают.

Более того, с моей точки зрения, пузырь образования по ряду причин даже хуже пузыря недвижимости. Во-первых, от кредита, взятого на образование, гораздо сложнее избавиться, чем от ипотеки. Кредиты на недвижимость, как правило, без права регресса (тип кредита, обеспечивающий банку возможность возмещения убытков в случае дефолта заемщика; в частности — кредит под залог недвижимого имущества. — Правила жизни), то есть вы можете в любой момент просто отказаться от дома. С кредитами на образование все обстоит наоборот, поэтому они гораздо чаще приводят к банкротствам. Если вы берете кредит и поступаете в университет, учеба в котором не имеет никакой ценности, это по-настоящему большая ошибка.

Финансовую индустрию сильно критиковали за то, что она навязывала ипотечные кредиты не разбирающимся в них потребителям. Но многие из тех же аргументов выглядят даже более сильными, если использовать их против администрации вузов, которые, рекламируя свои услуги, тоже разными способами вводят людей в заблуждение. Как и продавцы недвижимости, университеты предлагают вам «инвестировать в будущее». Но в большинстве случаев высшее образование — пустая трата времени и денег; обычная вечеринка, которая растянулась на четыре года. Точно так же и покупка огромного дома с большим бассейном — это не инвестиционное, а потребительское решение. В соотношении потребительской и инвестиционной составляющих и крылась та хитрость, разобраться в которой покупателю недвижимости было очень непросто.

Думаю, то же самое можно сказать о пузыре высшего образования, но между двумя этими пузырями есть важное различие: в случае с недвижимостью определенную роль играл и классовый аспект. Верхушка среднего класса США предпочитала вкладывать деньги в обыкновенные акции, а остальная часть среднего класса — в недвижимость. Поэтому ипотечный пузырь для искушенных элит, которые не участвовали в нем, был поводом для насмешки над средним классом: «Посмотрите на дураков и битников из американских пригородов, которые соглашаются на эти безумные операции с недвижимостью!» Так что, хотя это действительно было сума­сшествием, существовала и оппозиция со своей критической точкой зрения на происходящее. Но образование — это ценность, которую не ставят под сомнение никакие элиты. Вот почему рынок высшего образования искажен еще сильнее, чем рынок недвижимости.

Мы попытались произвести расчеты, и по нашим оценкам, от 70% до 80% американских университетов не генерируют положительного эффекта от инвестиций в образование. Даже по отношению к лучшим университетам, где такой эффект в определенной степени наблюдается, уместен вопрос: «Насколько успешными были бы их студенты, если бы не получили высшего образования вообще?» Не означает ли это, что ведущие университеты занимаются только тем, что просто отбирают талантливых людей, которые добились бы успеха в любом случае? Или же они все-таки дают им полезное образование? К сожалению, этот вопрос никогда не изучался достаточно тщательно, так что в высшем образовании довольно много странностей. И великая рецессия, которая началась в 2008 году и продолжается до сих пор, только обнажает эти странности. Когда родители вкладывают огромные деньги в образование своих детей и обнаруживают, что те возвращаются из университетов, чтобы снова жить вместе с ними, это, скажем так, не совсем то, на что родители рассчитывали.

В начале 2009 года обсуждался вопрос о том, почему стимулирующие инвестиции не направляются в инфраструктуру, но при этом довольно большое количество денег тратится на государственное субсидирование образовательных кредитов. Главным аргументом «за» было то, что мы получаем большую отдачу от инвестиций в человеческий капитал, чем от вложений в инфраструктуру. Возможно, это действительно так, но почему в таком случае мы никак не измеряем отдачу от инвестиций в человеческий капитал? Существует твердое убеждение, что это в какой-то степени неуместно — даже просто спрашивать, а какова, собственно, эта отдача? Нас постоянно пичкают банальностями вроде: «Ну, вы знаете, высшее образование — это хорошо, оно полезно именно потому, что не учит тебя ничему конкретному; ты становишься более разносторонней личностью, более сознательным гражданином, ты учишься учиться». Есть тенденция — уклоняться от конкретного ответа на вопрос, чему именно учат университеты. Потому что предполагаемая отдача от инвестиций в человеческий капитал во многих учебных заведениях может быть очень незначительной. Возможно, люди делают выбор в пользу выс­шего образования, несмотря на его дороговизну, просто потому, что для них это единственный способ продемонстрировать такие свои качества, как самодисциплина и интеллект? Им кажется, что рынок труда ждет от них именно этих сигналов, и университеты стали чем-то вроде паразитических организмов, научившихся извлекать прибыль, предоставляя людям сигнальный сервис. Таким образом им удалось захватить контроль над распределением почти всех или вообще всех ценностей подобного рода.

Но один из секторов этой экономики образования, на мой взгляд, вообще никак не регулируется рыночными механизмами. В государст­венном секторе твоя зарплата определяется почти автоматически: или дипломом университета, который ты окончил, или полученной тобой ученой степенью. Поэтому не следует считать, что высшее образование востребовано именно рынком? Государственные служащие склонны к догматизму, но действительно ли учителя должны иметь высшее образование, чтобы быть учителями? Платите ли вы больше тем людям, у которых есть степень магистра, чем тем, у которых ее нет? Я думаю, что, если поменять требования к госслужащим и начать учитывать только их профессиональные качества и заслуги, а не диплом об образовании, это помогло бы избавиться от большого количества диспропорций. Кроме того, это подало бы очень хороший пример крупным частным корпорациям, которые зачастую работают по модели государственной бюрократии.

Я не хочу давать советов. Но я бы сказал, что людям, которые уже окончили школу и теперь поступают в университет либо только собираются это сделать, было бы чрезвычайно полезно задуматься, в чем именно состоит телеология образования — в чем его цель и куда оно ведет. Когда я вспоминаю, как сам посещал юридический факультет в Стэнфорде — а я по-честному прошел весь этот путь, закончив учебу в 24 года, — я не жалею, что сделал это. Но за прошедшие годы стоимость высшего образования сильно возросла, и если бы сегодня мне нужно было снова поступать в университет, решение было бы гораздо более трудным. Парадоксально, но образование сегодня стало способом избежать размышлений о собственном будущем: вместо того чтобы действительно думать и принимать решения, ты просто идешь в вуз и откладываешь эти мысли на потом.

Thiel Fellowship (программа поддержки молодых ученых и бизнесменов, финансируемая Фондом Тиля. — Правила жизни) существует для того, чтобы помогать людям становиться предпринимателями: идти на риск и при этом не влезать в гигантские долги. Наша главная цель — находить талантливых людей, которые без высшего образования могут добиться большего успеха, чем после окончания университета. Мы выбираем 20 таких человек и выплачиваем им стипендии, надеясь, что этот шаг стимулирует более широкую дискуссию о том, имеет ли смысл высшее образование. Таким образом мы хотим дать понять, что есть очень умные и очень талантливые люди, которым высшее образование просто не нужно. Обществу не стоит ждать, пока они получат ученую степень и будут обременены настолько огромными долгами по кредитам, что уже не смогут позволить себе рисковать: способность рисковать крайне важна для прогресса.

Любая форма кредитования связана с ожиданиями от будущего: я заплачу тебе во вторник доллар за гамбургер, съеденный сегодня; я куплю этот дом и буду выплачивать ипотеку в течение 30 лет — ты одалживаешь мне деньги исходя из собственных представлений о будущем. Кризис кредитования случается, когда будущее оказывается не настолько хорошим, как ожидалось.

Полемика левых и правых на этот счет выглядит следующим образом. Левые говорят, что ожидания не оправдались из-за беспощадных кредиторов, которые постоянно вводили людей в заблуждение, правые возражают, что проблема — в заемщиках: люди сходят с ума и набирают все больше кредитов. Моя же ортогональная точка зрения заключается в том, что вина лежит не на заемщиках и не на кредиторах; проблема в другом — в нехватке технологических инноваций. Все мы ждали, что в 2010 году Соединенные Штаты будут намного богаче, чем они были в 1995-м. Но в развитой стране будущее богатство напрямую зависит от технологий — кризис кредитования случается, когда технологический прогресс идет медленнее, чем ожидалось. Возьмем пузырь доткомов. Дело было в том, что наблюдавшиеся темпы технологического развития экстраполировались на будущее, но прогресс оказался намного более медленным, если он вообще был, и пузырь лопнул. Я считаю, что реальная причина всех проблем всегда лежит в области технологий, а распределение доходов и имущественное неравенство — это в какой-то степени другая тема.

Одним из уравнительных факторов в XIX веке была имевшаяся у людей возможность пересечь границу. Сейчас географических границ как таковых не осталось. Но космос все еще слишком далек, киберпространство не вполне реально, а океаны для нас пока недоступны. Остаются технологические границы. Так что если вы хотите сократить имущественное неравенство, не прибегая к конфискации и перераспределению, вам нужно открывать новые границы.