Разъединенные Штаты Америки: как американский народ переживает самый жесткий кризис идентичности за всю его историю

С первыми лучами солнца я открываю Twitter и престарелый iMessage (до сих пор главный мессенджер в США), чтобы узнать о вчерашних битвах, вечерних зарницах и пылающих баррикадах главной демократии мира. На дворе 2020 год, и если все годы до него были пронизаны болью сирийских беженцев, жертв этнических чисток на Балканах и народов бывшего СССР, занятых поисками идентичности (не говоря уже о всех-всех-всех меньшинствах планеты), то 2020-й – это год американской трагедии. А так как все, что происходит в Америке, ярко, красиво и неминуемо проецируется на весь мир, то мы стали невольными зрителями этого шоу. Конечно, мы не до конца понимаем, что происходит на сцене, но глаз все равно не оторвать.

«Я думаю, это все из-за социального неравенства, – пишет мне мой друг из города Сан-Франциско. – Я вхожу в топ-3% по заработкам в США, но даже я вижу, что те, кто в топ-1%, забирают себе все и отказываются делиться. Неудивительно, что люди выходят на улицы, да и я, не будь пандемии, вышел бы их поддержать». Меня всегда удивляло, что самые либеральные, свободолюбивые, «левые» разговоры о равенстве я слышал исключительно в особняках на берегу Тихого океана, где в гаражах заряжались Tesla, а на стенах красовались дипломы вузов, обучение в которых стоило как три-четыре автомобиля класса люкс.

Да, социальное неравенство в США действительно огромное – и не просто потому, что есть богатые и бедные, а потому, что у богатых чаще всего один цвет кожи, а у бедных – другой. Это наиболее заметно на примере пандемии коронавируса, которая диспропорционально ударила по бедным – прежде всего по афроамериканцам, – а по белым прошлась так же, как в любой европейской стране. Показатели ужасающие: у афроамериканцев 50,3 смертей на 100 тысяч человек, а у белых американцев – 20,7 смертей на те же 100 тысяч.

Еще лучше неравенство видно на примере здравоохранения. Оно есть, и местами это потрясающая по своей оснащенности и профессионализму система, которая работает исключительно пропорционально деньгам, которые есть у пациента. В США можно сделать уникальную операцию, а также встретить людей, у которых на шее висят армейские жетоны, на которых написано: «нет страховки – не вызывайте скорую». Неудивительно, что главная причина личных банкротств в США – это здравоохранение.

Да, страна участвовала во всех мировых войнах, пандемиях и трендах, многие из которых она задавала сама, но Америка всегда была островом, далеким от происходящего в других мирах. Они и заграницу-то до сих пор называют overseas – «заморскими странами», потому как жили вдали от всех ключевых событий последних 100–200 лет. До Америки доплывали те, кто хотел сбежать, а явления, от которых бежали, оставались там, в old world, как принято в США называть Европу и вообще все страны, откуда приехали те, кого теперь называют американцами.
Глобализация сделала свое дело, и теперь Америка – лишь часть целого мира, а не отдельный остров свободы с Голливудом и Илоном Маском. И, прямо как весь остальной мир, Америка разделена – причем как никогда раньше.
Я часто писал в американские издания о России. Когда у меня появилась идея написать о том, что множество прозападных россиян чувствуют сильное разочарование из-за того, что в либеральной американской прессе вроде New York Times мы показаны главными врагами всего хорошего, и даже не страной, а какой-то одной большой военной частью, повернутой на отравлениях и завоеваниях, мне предложили связать все с Трампом.

Безусловно, президент Трамп имел к этому какое-то отношение: несколько лет подряд все либеральные СМИ США (а это почти все СМИ США) и специальная комиссия конгресса пытались найти связь с русскими, но так и не нашли ничего существенного. Тем не менее колонки, телепередачи и даже плакаты на улицах становились все более русофобскими. В этом плане Трамп, конечно, заварил эту кашу, но обидно было не из-за него, а из-за тех же New York Times. В итоге моя статья, в которой Трамп напрямую не обвиняется во всех смертных грехах, так и не увидела свет – если нет критики Трампа, то и статья никому не нужна. В американской журналистике теперь чаще принято занимать стороны, а не описывать происходящее с позиции наблюдателя. Там это называется overcorrection – своего рода компенсация. Как, например, происходит на популярной кинопремии, когда скорее политика и чувство вины диктует, кто получит заветную статуэтку, а не сила актерской игры или, например, режиссерский талант. Мол, мы сейчас подкорректируем тут и там, и настанет великий американский баланс – где всем поровну раздают премии, деньги, что угодно. Сейчас поровну пока что раздают исключительно удары дубинкой, но, может быть, к моменту публикации этой статьи в Америке воцарится мир, победит кандидат от демократов, а россияне станут для американцев очередными странными европейцами, а не врагом номер один, но надежды на это немного.

Особняком здесь стоят русские эмигранты, которые в большинстве своем накачаны отборной желчью, изливаемой в сторону исторической родины, и какой-то астрономической похвалой великой Америке, которая приютила их и уберегла от беспросветного ужаса жизни в России. Эти разговоры я как раз слышал в убогих квартирках с б/у мебелью и соседями-алкоголиками, орущими сквозь картонные стены. Многие из этих людей живут легендой – еще глубоко советской – о невиданном богатстве и справедливости, которые царят где-то там, за океаном. Их невозможно переубедить, потому что одна мысль, что в США тоже может быть дерьмово, – это гарантия микроинсульта, который опять же крайне дорого будет лечить.

«Мы прямо как в стране третьего мира», – говорит другой мой приятель, который уже входит в топ-2% населения США по уровню доходов.

Америка стала тем местом, где неизвестные полицейские без нашивок (на момент написания статьи все гадали, из какого они ведомства) избивают протестующих на улицах крупных городов, хотя кто конкретно против кого, понимают далеко не все. Да и сами требования протестующих в 2020 году размыты: если в 1960-х они были четкими – вроде отменить сегрегацию или разрешить афроамериканцам на равных с белыми учиться в школах, – то сейчас это сводится к «прекратите убивать темнокожих», и это очень верное и справедливое требование, но в помешанной на законах Америке и так в общем-то нельзя убивать темнокожих, дискриминировать по этническим признакам и так далее – а все это тем не менее происходит. Коп спокойно душит на камеру афроамериканца за фальшивые $20, прямо как за пару лет до этого другой коп спокойно душил на камеру афроамериканца, который осмелился продавать сигареты поштучно. В американском законодательстве не прописана смертная казнь за какое-либо из этих нарушений, но американское законодательство – как и здравоохранение – работает по принципу цветовой палитры Pantone и количества нулей на банковском счету, и чем ты светлее и богаче, тем выше твои шансы избежать наказания. Протестующие идут на бой с неизвестными американскими «зелеными человечками» ради того, чтобы сломить систему, но как это сделать – неизвестно. Ну что, заменить всю полицию на другую полицию, а всех судей – на других судей? Вряд ли это возможно – даже в главной демократии мира.

Последние десятилетия Америка голосует по принципу маятника: левый, правый, еще левее, еще правее: после успешного президентства Клинтона пойти и выбрать Буша-младшего, который развяжет две огромные войны и уведет страну в рецессию. Но президентство Буша-младшего позволило стране осознать необходимость перемен, и Америка выбрала молодого сенатора Обаму, выдвигающегося со слоганом Change. Он был настолько радикально левым для США (в Европе Обама считался бы центристом) – с программой здравоохранения для всех и федеральным законом об ЛГБТ-браках, что образ следующего президента был фактически заложен во время президентства Обамы, и этот образ был совсем не Хиллари Клинтон, а человека, который дышит медиа, а не политикой. Старик Трамп собственноручно уделал штат 20-летних SMM-специалистов Хиллари и захватил медийную повестку, которую держит до сих пор, пусть и очень спорными методами вроде совета «колоться хлоркой» для профилактики коронавируса.

Последние годы показали, что Америка как система, как общество, даже при всей его самоорганизации, все равно зависит от человека, который сидит в Белом доме. Выберешь одного – страна будет подсвечена радужными цветами, и все будут говорить про любовь, выберешь другого – и все будут гадать, почему военный спецназ в пустынном камуфляже избивает людей практически во всех крупных городах. Это, наверное, и есть главная травма – американцы в основной своей массе были уверены в двух вещах: 1) что все работает более-менее в автоматическом режиме, с поправками на гей-браки и новые войны на Ближнем Востоке и 2) собственная исключительность, которая гарантирует, что никакие из потрясений «старого мира» не смогут переплыть океан. И то и другое оказалось неправдой: от протестов, которым не видно конца, до ужасающих кадров массовых захоронений жертв Covid-19 в центре Нью-Йорка и худшей реакции на пандемию среди развитых стран – и Америка, оставаясь собой, перестала быть «городом на залитом солнцем холме», как метко выразился Рейган, и стала одной из нас – страной с непонятным президентом, жестокой полицией, нищетой и жутким разделением на два лагеря, каждый из которых все больше и больше уверен, что противоположный лагерь – это не соотечественники, а враги.

Но США отличаются от других стран тем, что это не столько место, сколько процесс. И в том числе процесс принятия собственных ошибок, признания собственной вины (пусть и не сразу) и возможности научиться и в итоге стать обществом, которое сегодня лучше, чем было вчера. Эта страна во многом основана на гуманизме, поэтому нет сомнений, что протестующие в США в итоге победят, просто потому, что их противники антигуманны. Но закончится ли на этом трагедия американского народа, который в начале XXI века стоит на распутье и переживает самый жесткий кризис идентичности за всю его историю, – неизвестно. В любом случае происходящее в Америке не будет для нас тайной: мы всегда будем видеть ослепительные картинки, просто потому, что лучше наших заокеанских друзей их так никто и не научился делать.