01.09.2020, 11:59

Другая Мексика: чем на самом деле живет страна, о которой принято думать стереотипами, — и похожа ли она на Россию (фотопроект)

Максим Башкаев, один из основателей успешного российского бренда Outlaw Moscow, запускает свой медийный проект на грани искусства и документалистики. Он называется Exodvs, и каждая его часть будет посвящена исследованию той или иной страны и людей, которые в ней живут. Чтобы создать первую часть проекта, Максим на полгода отправился в Мексику. Вернулся он с проектом, состоящим из исторических текстов, документальных и модных снимков, подкастов и фильма, в которых рассказывается, чем живут мексиканцы сейчас и так ли сильно влияние корней и локальной культуры на самом деле. В рамках премьеры проекта Правила жизни встретился с Максимом и поговорил о переходе из моды в медиаарт, о похожести Мексики и России и о том, ощущается ли изнутри конфликт с США.

Настя Полетаева

Теги:

путешествия

мексика

ФОТОПРОЕКТ

Другая Мексика: чем на самом деле живет страна, о которой принято думать стереотипами, — и похожа ли она на Россию

Как устроен

Exodvs

Отличие Exodvs от классического медиапроекта в том, что классическое медиа агрегирует и производит информацию, чтобы быть актуальным, злободневным. В Exodvs фокус скорее на длительное, вдумчивое изучение. Первый проект состоит из 12 исторических глав, которые мы формируем с профессором-историком из Йельского университета, совмещенных с 22 фотопроектами и репортажами современных мексиканских фотографов, с которыми я снимал в разных городах в процессе экспедиции по Мексике. В дополнение идет арт-фильм. Проект также состоит из небольшой коллекции одежды, ювелирных изделий и графического рассказа. Мы показываем его по частям, пока только в инстаграме, готовимся к презентации-выставке в Москве, Нью-Йорке и Мехико этой осенью.

Из следующих экспедиций мы обсуждаем Южную Африку. Там очень много стыковых проблем, как и в Мексике: история расовой сегрегации, гражданских войн между бурами, англичанами и африканцами, период краха апартеида и попытки выстроить новое общество не через войну, а диалог. Также мне интересны азиатские страны: Северная и Южная Кореи как пример деформации культурно единого общества в рамках политического конфликта холодной войны, интересен Тайвань.

Параллельно я работаю над футуристическим графическим рассказом про Мексику недалекого будущего, где возрождаются конфликты прошлого: восстание майя Юкатана, сапатистов из штата Чьяпас, картелей севера, независимых квазигосударств штата Герреро и повстанцев кристерос (военное католическое движение 20-х годов XX века в Мексике).

Есть ли у России и Мексики

что-то общее

Во многом я делаю Exodvs для поиска параллелей между своей и чужой культурой и поиска ответов в этих сравнениях для себя самого. Например, между Мексикой и Россией. У нас был очень интересный разговор с профессором университета UNAM — это как МГУ в Мехико-Сити. Пожилая женщина, лет 70. Она рассказывала про мексиканскую революцию, а я — про модификации Советского Союза и про культурные репрессии, которые происходили у нас. Почему мы, русские, сейчас такие? Если взять жителей Владивостока и Калининграда, это этнически, по языку и мировоззрению будут примерно одни и те же люди. Почему тогда в Мексике люди из соседних деревень могут иметь абсолютно разные цвет кожи, язык, взгляд на мир и на политику?

Когда я рассказывал этому профессору про результат советского эксперимента, который привел к унификации и вычищению культуры, она рассказала, что результат мексиканской революции был прямо противоположным. Борьба идеологий и партий в процессе мексиканской революции 1910–1920 годов привела к сближению разных групп через взаимное признание. Не полное, не всегда искреннее, но революция сплотила Мексику в многообразии. Фраза somos iguales pero diferentes («равные, но разные») стала негласным описанием сосуществования бывших антагонистов: политических противников, этносов, группировок и идеологий. Один из ключевых постулатов конституции Мексиканской революции — принципиальный запрет на повторное переизбрание президента.

Меня это поразило, потому что у них история, может быть, даже более кровавая, чем наша, — конкистадоры, постоянные гражданские войны, интервенция французов, интервенция американцев, революции... И суммарно это привело к уважению — ну или к попытке уважать друг друга.

А для профессора было поразительно, как самая большая страна в мире пришла к тому, что от самой восточной до самой западной точки у нас произошла унификация — культурная, языковая, бытовая, экономическая. Мы сами не осознаем, кто мы. На самом деле, и протесты в Белоруссии, и протесты в Украине, и наши протесты — это попытка самоидентифицироваться по-другому.

Но несмотря на все отличия, я нахожу много параллелей между латинской и славянской культурой. Если бы я делал чисто историческое исследование, я бы этого не понял. Если б я делал исследование о моде, я бы тоже этого не понял. Потому что это не только история, и не только мода, и не только культура и религия. Это набор разных пазлов, которые ты, будучи узконаправленным специалистом, не можешь понять.

Для меня это тоже поиск себя. Я фотографирую, стилизую, делаю какие-то вещи, которых никогда не делал: учу испанский, пытаюсь общаться с местными жителями, брать интервью. Для меня это внутренний рост, попытка прожить некую параллельную жизнь в среде, к которой я не принадлежу, которая меня не ждет. Которая существует в параллельной реальности.

Есть ли в

Exodvs

место политике

Exodvs — это не попытка определить национальную идентичность или дать оценочный вывод, как мы привыкли видеть в учебниках или СМИ.

В медийном пространстве мы наблюдаем тренд на радикализацию взглядов. На примере нового явления cancel culture, которое существует в Штатах с элементами левого уклона и поляризованности. Это тенденции к полярности, которые пытаются не допустить альтернативного мнения или обсуждения. Они интересны как некий феномен и побочный эффект того, как функционирует сегодняшнее медиаполе: если ты дашь пограничную оценку, не поляризованную, она может быть сложнее для понимания. А если она сложнее, она обладает меньшей виральностью. Меньшая виральность — меньшая релевантность и выгода.

Когда мы говорим про Россию или Мексику, что мы слышим? Картели, Путин. Но никто не вдается в детали про то, что Мексика — это культура семьи, религиозности и особой чувственности, что Россия — это не агрессия, а самосозерцание и рефлексия через культуру. И я хочу, чтобы проект Exodvs отражал такие различия.

Стереотипная

Мексика

Картели, протесты, криминал, насилие в семье и по отношению к женщинам — все это в Мексике есть. Почти каждый с этим сталкивался, и все об этом говорят. Насилие в Мексике — это популярная тема для заграничных медиа, но для местных это серьезная проблема, болезненная. Плюс насилие не характеризует мексиканцев, несмотря на подробное исследование темы в западных СМИ.

Больше всего бросается в глаза то, как они видят живопись, их архитектура, манера общения, манера одеваться, музыкальность, жизнерадостность и танцы каждый день, нескончаемое жизнелюбие. Может быть, это связанное с солнцем, а может быть, с тем, что их страну постоянно раздирают конфликты и их нужно чем-то уравновешивать. Они постоянно повторяют что-то вроде «что есть, то есть, давайте просто веселиться и петь песни». Каждый день там находят отрезанные головы или сгоревшие тела — и каждый вечер там повсюду слышна музыка, везде идут танцы и течет жизнь.

Что в Мексике больше поражает, так их синкретическая культура. Конкиста и формирование Мексики — это уникальный в мире социальный эксперимент смешения через войну и любовь противоположных, равнозначно развитых культур: испанской и индейской. Нам может казаться, что культура майя, науа (самоназвание ацтеков), социль, яки и других племен исчезла, как древнеегипетская или шумерская, но на самом деле это не так. Мы общались с 112- и 99-летними стариками майя в джунглях Юкатана, они не говорят на испанском, их отцы сражались в революции и Войне каст, были последователями культа «говорящих крестов», направляющих майя в войну против метисов-мексиканцев. Доколумбовые государства Мексики не уступали средневековой Европе. Поэтому старые миры майя, социль или науа не полностью были уничтожены, они преобразились в симбиозе с католичеством и испанской культурой в современную мексиканскую.

Об отношениях между

Мексикой и США

Мексика, несмотря на притеснения со стороны Штатов, тяготеет к ним, как к магниту. Потому что она экономически частично зависима от Штатов и культурно очень сильно подвержена влиянию американцев. Огромное количество мексиканцев имеют многолетние визы и каждодневно путешествуют легально в Штаты, то же самое делают американцы, легальная граница очень проникаемая. Нелегальная граница — для тех, кто не может получить визу или перевозит наркотики. Раньше Аризона, Нью-Мехико и Калифорния были мексиканским штатами и там жили мексиканцы. После захвата Америкой они продолжили там жить и живут до сих пор, сформировав уникальную культуру, которая называется «чикано».

Культура чикано сформировала свой стиль в музыке, моде и языке. Самое интересное, что она очень сильно влияет на восприятие Мексики в мире и сама реэкспортируется в Мексику, влияя на ее субкультуры. В рамках Exodvs есть фотопроект о том, как жители небольших городков в штате Мичоакан копируют стиль чикано, зарожденный мексиканцами в Калифорнии. А также есть подкаст с мексиканским учителем испанского и литературы, который жил на границе, в городе Тихуана, и рассказывает истории жизни на северной границе.

США и Мексика — это друзья и враги. Исторически враги, так как после войны 1846–1848 годов Мексика потеряла более половины территории, которая досталась США. Друзья, так как не похоже, что это является травмой или трагедией: мексиканцы не отказываются от «северной мечты», многие неразрывно связаны с США семейными и рабочими связями.

Криминальная

Мексика

Мексика — это пьющая культура: пош, мескаль, пульке, пиво. Но если говорить про наркотики, в разных городах я видел кластеры, где группируются жертвы опиоидной наркомании. Обычно они собираются на рынках. Наркомании много из-за трафика наркотиков в США.

В целом, рынки — это сублимация Мексики. А самый большой и, наверно, опасный рынок — Тепито — находится в самом сердце Мехико. Местные жители туда не заходят, если там не живут, есть вероятность не выйти. Жители Тепито говорят: «Мексико — это Тепито всего мира, а Тепито — это синтез Мексики». И вправду место очень сублимированное, там есть и храм синкретического культа ацтеков и католицизма — Санта-Муэрте, оперирует местный картель, там похищают людей, там можно купить и продать вс, что угодно, — любое оружие, любого человека, любое запрещенное животное, растение. Полиция почти не заходит внутрь района. Самое интересное, что это исторический центр, с древними церквями, памятниками XIX века, стрит-артом, художниками, сплоченной коммунальной жизнью, где все друг друга поддерживают в условиях бедности, изоляции и борьбы с приезжим криминалом.

Я прошел на этот рынок с известным мексиканским фотографом Карлосом Альваресом-Монтеро и с Хакобо — жителем из арт-кружка Тепито, который пытается поднять этот район — делает кинопоказы и водит экскурсии. Они все живут довольно бедно, иногда на 500 рублей в неделю. Так вот, мой провожатый делает кинопоказы, продает попкорн, а на деньги, вырученные с попкорна, покупает кассеты с фильмами. При этом даже таксист нас не хотел туда везти, потому что он сказал, что его ограбили прямо на подъезде к рынку за неделю до этого.

Это парадоксальный исторические район. Там адреналин, вдохновение, угрозы. Там мусорные ямы, в которых роются наркоманы. А параллельно бабушки ходят на крестный ход. Параллельно к нам подходит боксер, который тренировал бывших чемпионов Мексики по боксу, и говорит: «Спасибо, что пришли в наш район. Помните, что в Тепито ни одна пуля не была выпущена напрасно. А еще у нас большое сердце». И показывает футболку, на которой огромными буквами написано Corazon. В Тепито часто крадут людей и грабят, жители Мехико не суются в этот район. Тем поразительней оказалось, что в местной церкви поддерживают трансгендеров и делали там выставку в их честь. Настоятель старой колониальной церкви — пастор-гаитянец. Напротив церкви футбольный стадион, который они в шутку называют «Маракана» и где священники легко играют в футбол с командой трансгендеров.

Противоречивая

Мексика

Я иногда спрашивал у мексиканцев: «Как у вас сосуществуют принятие, сострадание, традиции семьи и взаимной поддержки с насилием и зверскими убийствами?»

Один из авторов подкаста Exodvs в ответ на этот вопрос сказал: «Знаешь, Максим, это вопрос, который я задаю себе всю жизнь, но у меня на него нет ответа».

Мексиканцы просто любят жить. Они выходят на улицу в толпу, берут пиво — и в толпе этой и торгуют, и танцуют, и пьют. Они могут принять себя и такими, какие есть, и со своей сложной историей, экономикой, личными и социальными проблемами — но улыбаться и понимать, что это жизнь и она происходит сейчас. Я думаю, что они получают от этого ежедневное и каждодневное удовольствие. В самых бедных регионах, где мы были, мы видели, конечно, и пьянство, и страдания, но в большинстве своем даже в самых маленьких деревнях мы видели наслаждение миром, связью с природой, связью с семьей, связью со своей коммуной и с тем, что у тебя есть.

О том, почему проект

называется

Exodvs

Exodvs — это моя попытка выйти за рамки моего персонального предвзятого осознания мира. Буквальный смысл — в том, что для исследования я уезжаю в другую страну. Люди, которые там находятся, которых мы изучаем, — у них тоже был свой исход: предки индейцев пришли в свою страну с севера, испанцы приплыли через Атлантику, африканцев завезли в результате работорговли, а, например, меннониты и мормоны сбежали в Мексику после гонений в США. Мы все, на самом деле, находимся в постоянном исходе. Нам кажется, что в рамках нашей жизни мы более-менее постоянны, но на самом деле мы постоянно от себя сегодняшнего идем к себе завтрашнему, другому. Это если говорить про философское обоснование.

А еще есть альбом и песня Боба Марли Exodus. Это был первый альбом, который мне подарила в детстве моя мама. Музыка Боба Марли и философия вообще на меня повлияли с точки зрения мировоззрения, любви, восприятия, попытки изучить историю. Для Марли перевозка рабов из Африки была метафорично приравнена к исходу евреев из Египта. Возвращение бывших рабов на родину — попытка найти свои утраченные корни. В Exodvs есть глава Broken Roots («сломанные корни»), где мы изучаем тему иммиграции, не только мексиканцев внутри страны и в США, но беженцев из Центральной Америки, которые месяцами пешком идут по джунглям и пустыням, убегая от нищеты и насилия своих стран. Кризисы беженцев и иммиграции, которые происходят сейчас, — это последствия климатических изменений и последствия колониальных кризисов, разрушенных жизней и обществ.

Я никогда не забуду, как в самых густых джунглях Чьяпаса, на границе Мексики и Гватемалы, мы встретили африканца из народности гарифуна, который бежал из Гондураса в США: одиночество, грусть, оторванность, желание нормальной жизни и работы. Бегство от насилия и неисправимой нищеты.

Я частично еврей, калмык и русский. Моя самоидентификация связана с моей семьей и корнями, но это не определяющее для меня.Только мы сами выбираем, кем быть и в какие истории верить: в еврейские, калмыцкие, русские, мексиканские или какие угодно еще.