«Белый — это не цвет, это отношение». Интервью с писателем и борцом за права темнокожих Джеймсом Болдуином — о расизме в США и о смерти Мартина Лютера Кинга

Темнокожее население в Америке 1960-х по-прежнему оставалось угнетенным: несмотря на отмену законов Джима Кроу, расовая сегрегация в обществе никуда не делась.

В целом на 1968 год в мире пришелся пик борьбы за гражданские права — в США набирало силу движение хиппи, а также шли протесты против войны во Вьетнаме и в поддержку феминизма, в европейских странах шли студенческие волнения.

Возможно ли успокоить протестующих?

Зависит от многих факторов. Я считаю, что фундаментальный вопрос — понимает ли население этой страны, что происходит с их чернокожими согражданами и почему они сейчас на улицах. Кажется, не понимают — судя по их реакции на гражданские беспорядки. Ни для меня, ни для любого другого чернокожего человека не стало откровением, что причина происходящего — белый расизм. Однако для многих, в том числе и для президента США, это почему-то стало шоком. А теперь вы спрашиваете меня, можем ли мы охладить пыл. Я считаю, что президент допустил ошибку, не растолковав нации суть доклада по гражданским беспорядкам (речь идет о докладе Национальной консультативной комиссии по гражданским беспорядкам, известном как доклад Кернера, который вышел в 1968 году незадолго до убийства Мартина Лютера Кинга и объяснял суть протестов систематической дискриминацией афроамериканцев, чрезвычайной бедностью, вызванной сегрегацией, и отсутствием у черного населения перспектив на лучшую жизнь; в частности, в этом докладе прозвучала знаменитая фраза: «Наша нация движется к расколу на два общества — черное и белое, разделенных и неравных». Как отмечает The Atlantic, доклад был проигнорирован президентом Линдоном Джонсоном, но разошелся в копиях. — Правила жизни). Я обвиняю президента и всю его администрацию — они должны были истолковать доклад и рассказать американскому народу, что он означает и о каких проблемах нужно думать. В тот же момент! Но уже слишком поздно. То, что вызывает волнения, бунты, восстания — как бы вы это ни называли, — это отчаяние оттого, что вы находитесь в статичном положении, абсолютно статичном — не важно, сколько лет черной кошке, но у нее нет будущего. Наступает лето, и они выходят на улицу — они не могут оставаться в дома. Я родился в таких домах и знаю, о чем говорю, — это не их вина.

Что сейчас должно сделать федеральное правительство для того, чтобы утихомирить протесты?

Что вы имеете в виду под федеральным правительством? В глазах всех черных федеральное правительство — миф. Когда вы говорите «федеральное правительство», вы подразумеваете Вашингтон, а значит — большое количество людей. Вы имеете в виду сенатора Истленда (политик-консерватор, сторонник сегрегации, которого называли «голосом белого Юга». — Правила жизни) и многих других людей в Вашингтоне, которые из-за апатии, невежества или страха не намерены предпринимать вообще никаких действий. Вы говорите о людях, у которых есть власть и которые хотят ее сохранить. Они занимаются только созданием формальных рабочих мест, которые нужны лишь для поддержания общественного порядка и частной собственности. Они не понимают, в чем корень проблем, каковы реальные последствия происходящего. Насколько я знаю, они не предприняли ни одной попытки объяснить американскому народу, что черные львы на улицах хотят защитить свой дом, своих жен и детей. Для этого им нужно дать автономию и собственные школы, нужно радикальным образом пересмотреть законы о полиции. Проще говоря, чтобы афроамериканец, черный американец, стал свободным человеком в этой стране, ее жителям нужно отказаться от чего-то. Если они этого не сделают — у них это отнимут.

Вы говорите, что существующие рабочие места — это формальные рабочие места, создаваемые только для обеспечения занятости. Какую программу трудоустройства следует принять?

На этот вопрос очень трудно ответить, так как существует проблема перенаселения, которая привела к тому, что есть не просто безработные люди, а люди, просто не желающие работать в этой системе. В первую очередь нужно в корне изменить структуру американской промышленности и профсоюзы (в США тех лет афроамериканцев часто не принимали в профсоюзы. — Правила жизни). Возьмите Голливуд: насколько я знаю, ни в одном из голливудских профсоюзов нет ни одного черного: ни в системе контроля, ни в профессиональных группах, ни на каком-либо более высоком уровне. Есть несколько известных черных, которые фактически работают на сохранение структуры, удерживающей остальных чернокожих от вступления в профсоюзы. Это не Божья воля, что в союзах нет негров. Это не свалилось с неба, это преднамеренный акт со стороны американского народа. Они боятся распада профсоюзов, потому что они видят в неграх источник конкуренции на экономическом рынке. Вы не можете говорить о программах трудоустройства, если не хотите говорить о структурных изменениях. Eastman Kodak, General Motors, General Electric действительно имеют власть в этой стране. Они должны открыть свои фабрики и объединения и позволить нам работать.

Но они боятся, что афроамериканец, став частью американского института, в конечном счете изменит его — потому что ни один негр в этой стране не живет по стандарту американского среднего класса. Вот почему они собирают полдюжины негров здесь и там, чистят и полируют их, помещают в какой-нибудь колледж и ожидают, что потом они вернутся на улицы и охладят пыл других. Но они не могут. Потому что в конечном итоге, чтобы выжить в этой стране, нужно стать белым человеком.

Таким образом, вы призываете к радикальному изменению мышления со стороны правительства и промышленности.

Да.

И учитывая инерцию и...

...страх.

...и страх и что бы там еще ни было, такие изменения кажутся...

...кажутся невероятными.

Конечно, это произойдет не сразу. Профсоюз не распахнет свои двери и сразу не впустит несколько сотен человек из черного сообщества. Теперь мой вопрос...

Вы ответили на свой вопрос.

То есть просто создание рабочих мест не сработает?

Нет. Я скажу вам, что будет дальше. Вы будете делать то же самое, что делали и прошлым, и позапрошлым летом. Вы будете вливать деньги в гетто, но в конечном счете они окажутся в руках аферистов. Тринадцать долларов и немного мелочи ничего не изменят. Да, несколько черных львов добьются успеха, остальные же останутся там же, где и были.

Может быть, программа трудоустройства поможет выиграть время для более глобальных и долгосрочных изменений?

Может быть, если вы действительно этого хотите. Вопрос лишь в том, хотите ли. Черные люди в этой стране пришли к выводу, что вы хотите только уничтожить нас.

Но если бы промышленность и правительство всерьез планировали программы профессиональной подготовки и открыли бы профсоюзы?

Слушайте, рабочее движение в этой стране всегда основывалось именно на разделении черного и белого труда. И это отнюдь не Закон Божий. Профсоюзы и боссы сделали из негра некую угрозу для белого рабочего. На самом деле никогда не было никакой реальной угрозы для белого рабочего. Никогда не было никакой коалиции между черным и белым. Этому препятствовали правительство, промышленность и профсоюзы.

Каким мог бы быть первый шаг профсоюза, чтобы показать его серьезное намерение исправить неравенство? Что должно сделать руководство?

Обучать своих собственных рядовых сотрудников. Объявить о себе. И наказывать любого члена профсоюза, который против.

Что может сделать промышленное предприятие?

Я вообще не уверен, что вам следовало задавать мне все эти вопросы. Но я постараюсь на них ответить. Что же может сделать промышленность? Вы знаете, ровно то же самое, что и профсоюзы. Например, не просто дать мне работу на промышленном производстве, а дать мне построить город или управлять самолетом. Но меня не будут воспринимать как любого другого работника. Очевидно, есть исключения для этого правила — их можно найти где угодно. Но это именно так и работает, а исключения, на самом деле, подтверждают правило.

А если они станут спонсорами жилья для малоимущих?

Нет, я думаю, у нас более чем достаточно жилья для людей с низкими доходами, которое просто превращается в многоэтажные трущобы.

А если это будут не многоэтажные трущобы?

Я больше не хочу никаких проектов в Гарлеме, например. Я хочу, чтобы агентства недвижимости атаковали, потому что это единственный способ уничтожить гетто.

Но что насчет строительства жилья для малоимущих в пригородах, куда постепенно переезжают фабрики?

Ну, это ведь зависит от воли американского народа, не так ли? Почему они переезжают в пригороды? Чтобы быть подальше от меня (т. е. чернокожих. — Правила жизни).

Что вы думаете о планах промышленного бизнеса основывать фабрики или предприятия, которые стали бы собственностью жителей гетто?

А что будет производиться на таких фабриках?

Мелкие предметы — субподряд для более крупных производств.

Это совершенно правильная идея, за исключением того, что для ее реализации необходимо уничтожить гетто. Абсолютно верно, что с материальной точки зрения в таких домах невозможно жить. Никто не построит фабрику в Гарлеме, если он не намерен, знаете, действительно освободить Гарлем.

Штат Нью-Йорк, например, планирует построить административное здание в Гарлеме.

В Гарлеме. Я точно знаю, где они собираются его построить. Не хочу показаться параноиком, но, думаю, я даже знаю почему. Здание будет находиться на месте нынешнего книжного магазина черных националистов, и я уверен, что одна из причин — то, что он находится на горячей точке между 125-й улицей и 7-й авеню. Знаете, это то, что в Африке называют «деревом для переговоров». Здесь негры собираются вместе и разговаривают. Это место, где сосредоточено всеобщее недовольство.

Не кажется ли вам, что это довольно глупая идея, поскольку вы всегда можете выбрать любое другое место для встреч?

Да, но белый американец давно доказал, что он абсолютно, бесконечно глуп, когда дело доходит до решения проблем.

Давайте поговорим о среднестатистическом белом гражданине, который живет на 89-й улице и Риверсайд-драйв, — что он должен делать?

Это зависит от того, что он чувствует. Если он чувствует, что хочет спасти свою страну, ему нужно говорить со своими соседями и детьми — а не со мной.

Что ему сказать своим соседям?

Если в этой стране погибну я — я, черный — вы погибнете тоже.

Может ли белый гражданин что-то предпринять? Надавить на местные власти?

Надавить на хозяина своей квартиры, надавить на местное самоуправление, надавить на кого угодно — делать это везде, где возможно оказать давление. Надавить прежде всего на агентства недвижимости. На систему образования. Заставить их изменить учебники, чтобы и его, и мои дети узнали правду о нашей истории. Сейчас же все делается только из корыстных побуждений.

А что с белым американцем, который уехал подальше из города, так как там обосновались черные? Что ему нужно делать?

Если он хочет спасти свой город, вероятно, ему стоит подумать о том, чтобы вернуться. Это и его город тоже. Либо пусть спросит себя, почему в действительности он уехал. Я знаю, почему он уехал. У него есть деньги, будущее, машина, две машины, белые дети, белая жена — он хочет это все сохранить. Но не понимает, что в попытке уберечь он всего этого лишится.

Как вы относитесь к программе борьбы с бедностью, предлагает ли она какие-то решения?

Шутите? В этой стране никогда не велась борьба с бедностью. Точно не при моей жизни. Борьба с нищетой — грязная шутка.

Как бы вы ее улучшили?

Начав ее.

Каким образом?

Послушайте, нет другого пути, кроме как лишить некоторых людей власти. Иначе не выйдет. Это может быть воздействие на металлургические компании, например, которые как обеспечивают, так и разрушают город. И они сделали это, они делают это. Каждый об этом знает. Вы не можете бороться с бедностью, не влияя на власть имущих и не ограничивая привилегии этих людей.

Вы говорите об ограничении выгод только промышленных предприятий или политиков в том числе?

Но политики не слуги народа; они слуги как раз тех людей, против которых, как я говорил, и нужно бороться. Это то, что случилось с политикой в нашей стране. Вот почему государственный аппарат так огромен и сложен, что никто, кажется, не способен его контролировать. Он совершенно не отвечает потребностям американского общества, абсолютно. И я сейчас говорю не только как черный, я имею в виду потребности всех американцев.

Вы имеете в виду то, как государство реагирует на нужды промышленной отрасли?

Государство реагирует только на то, что считает принципиальным для собственного выживания.

Что, по вашему мнению, стоит сделать, чтобы улучшить взаимоотношения полиции и чернокожего населения?

Необходимо просвещать их. Знаете, я воздерживаюсь от конфликтов, особенно с полицейскими. Однако я вижу их бедственное положение. Они безнадежно невежественны и ужасно напуганы. Они верят всему, что видят по телевизору, как и большинство в этой стране. Они невероятно авторитетны, а значит — они грешники субботнего вечера и будут прощены в воскресенье. Страна получила полицейскую силу, которую она заслуживает, и, конечно, если полицейский видит черного в подозрительном, как ему кажется, месте, он попытается его остановить — вы, естественно, понимаете, что черный лев разозлится. И тогда кто-то может погибнуть. Но это лишь один из возможных исходов культа невежества в этой стране. Те негры на улицах Гарлема, те белые копы; они напуганы до смерти — и должны быть напуганы до смерти. Чернокожие умирают просто потому, что полицейские напуганы. И это не вина полиции; это вина страны.

Во время последних гражданских беспорядков полиция, кажется, проявила большее снисхождение и использовала меньше огнестрельного оружия против мародеров по сравнению с прошлым летом. Тогда была настоящая вакханалия — стреляла как полиция, так и Нацгвардия.

К сожалению, эта история еще не завершена; к тому же я не верю газетам. И я против слова «мародеры» (в США тех, кто грабит магазины во время гражданских беспорядков, называют лутерами, от английского looter. — Правила жизни) — мне любопытно, кто кого в итоге грабит, мой дорогой.

Как бы вы тогда назвали человека, который разбивает стекла витрин телевизионных магазинов и берет все, что он захочет?

Перед тем как я перейду к ответу, как бы вы сами назвали того, кто забирает все деньги из «черного» гетто, где негр собственноручно их зарабатывает? Кто же мародерствует? Тот, кто украл телевизор? Да ему и не нужен этот телевизор, на самом деле. Он говорит: «Да пошел ты». Это просто наказание ценой телевизора. Не нужен он ему. Он хочет лишь показать тебе, что он здесь. Вопрос, который я пытаюсь тут поднять, — он очень серьезный. Телевизионные СМИ и большинство информационных агентств без конца используют слово «лутер». По телевизору постоянно видишь эти черные руки. Поэтому американская общественность и делает вывод, что эти дикари всячески пытаются обокрасть их. И ведь никто серьезно не попытался выяснить, в чем корень проблемы. В конце концов, вы обвиняете пленное население, которое полностью разграбили, в грабеже. Я думаю, это непристойно.

Есть ли различие между снайперами, лутерами и теми, кто устраивает поджоги (протесты 1968 года ознаменовались массовыми беспорядками; в прессе сообщалось о снайперах, которые расстреливали полицейских и нацгвардейцев. — Правила жизни)?

Я слышал про снайперов. А потом я смотрел на статистику по погибшим.

Конечно, очень мало белых. Но они были.

Я знаю, кто погиб по время беспорядков.

Ну, несколько белых граждан погибли.

Несколько, да, конечно. Но знаете ли вы, сколько черных погибло?

Внушительно больше. Но ведь поэтому мы и говорим о необходимости «охладить» ситуацию.

Это не черным нужно успокаиваться, потому что они не будут этого делать.

Но разве не они пострадали больше всех?

Это зависит от того, как смотреть на ситуацию. Знаете, я абсолютно не уверен, что именно мы пострадали больше всего. Более того, я убежден, что это как раз-таки не так. Мы лишь те, кто быстрее всех умирает.

Вопрос, однако, заключался в следующем: можно ли считать снайперов истинными революционерами; поджигателей — отчаявшимися людьми, уничтожающими символы своего недовольства; мародеров — жертвами стяжательства?

Я должен задать вам очень грубый вопрос. Как в современном мире вы в принципе можете классифицировать людей, которых совершенно не знаете? Я не согласен со всеми вашими оценками. Все эти люди вышли на улицу лишь по одной причине.

Может быть, часть проблемы в том, что мы выставляем напоказ так называемые атрибуты хорошей жизни — с загородными домами, бассейнами, машинами — перед теми, кому отказано в этих привилегиях?

Никому нет дела, что чувствует женщина или мужчина, возвращаясь с работы в свои трущобы. Это слишком очевидно, чтобы на этом фокусироваться. Мы нация внутри нации, плененная нация. Да, вы выставляете это напоказ. Вы говорите о нас так, будто нас не существует. Настоящая боль и опасность в том, что белое население относится к черным именно так. Для вас мы всегда были теми, у кого нет чувств, глаз и ушей. Мы лгали вам больше ста лет, а вы даже не догадывались. Мы лгали, чтобы выжить. И затем начали презирать. Но мы не ненавидим вас. Мы лишь презираем вас. И это потому, что у нас нет возможности решить наши проблемы, а вы к этому равнодушны. Вас даже не волнует, что происходит с вашими собственными детьми. А ведь нам придется иметь дело и с ними. Это ваше дело — жить или умереть, потому что вы сами делаете выбор все эти годы.

<...>

Что вы думаете о других лидерах «черного» сообщества?

О настоящих лидерах чернокожих никто никогда не знает. Рой (Рой Уилкинс, соратник Мартина Лютера Кинга. — Правила жизни) не лидер, и Уитни (правозащитник, борец за права чернокожих Уитни Янг . — Правила жизни) не лидер.

Флойд Маккиссик?

Флойд тоже не лидер, но он ближе к ритму нашего движения. Прежде всего — лидеры встречаются редко. Не национальные СМИ делают из человека лидера. И не противостояние оппозиции, даже черной. Потому что он, лидер, был таким всегда. И потому что любил людей. И любил свою страну.

Стокли Кармайкл?

Как мне кажется, Стокли, вероятно, еще слишком молод. Посмотрите на меня, я почти на двадцать лет его старше. Я не могу ответить на этот вопрос. Да, Стокли — лидер для многих. Более того, он символ для еще большего числа людей. Много униженных чернокожих обращаются именно к Стокли, ведь он борется против их унижений. Да, я понимаю это, и они абсолютно правы. У меня могут быть свои разногласия со Стокли время от времени, но я на его стороне. То, что Стокли говорит по сути, — правда, поэтому люди к нему так привязаны. Он не будет отрекаться от своих слов. То, что он пытается сделать, — предать анафеме белый народ Соединенных Штатов, потому что у нас здесь нет никакой надежды. Белые никогда не будут ничего для нас делать, они ведь попросту не могут. Кроме того, пока мы говорим о Стокли, позвольте подчеркнуть: Стокли никогда не говорил, что ненавидит белых. Мне повезло знать его, и я уверяю: он правда не чувствует ненависти. Он настаивает лишь на автономии черных, и именно это всех беспокоит. Это все, что он говорит. И это то, что пугает белых американцев — солидарность черных с порабощенными людьми во всем мире.

Кроме того, он говорит совершенно ясно, и это чистая правда: в этой стране с революционным прошлым теперь тратится немыслимое количество миллиардов долларов и тысяч жизней на борьбу против революций по всему миру. Он продолжает: черные в этой стране не должны больше обращаться за помощью к президенту Линдону Джонсону, которого (я говорю исключительно за себя сейчас) я считаю очень ненадежным большим папочкой — и это сейчас преуменьшение. Но для других черных, как и для остальных угнетенных людей, эта система — последний оплот западной цивилизации. Не будь здесь так много черных, американцы бы решили «освободить» Южную Африку, не так ли? То есть чтобы не допустить ужасов коммунизма, все борцы за свободу тотчас бы превратили Южную Африку в новый Вьетнам. Никто не питает иллюзий по поводу того, что вы делаете во Вьетнаме. По крайней мере, ни одного черного. Вы сражаетесь не за то, что на Западе называют материальным интересом. И это означает — мои жертвы. Моя украденная жестянка, мои украденные бриллианты, мой украденный сахар. Вот, что это значит; это значит — я буду работать на тебя вечно.

Но я против.

Идея в том, чтобы люди, разделенные столькими милями земного шара, наконец поняли, что у них есть что-то общее, — вот о чем говорит Стокли. Это общее — то, что они хотят избавиться от этой системы. Это очень опасная и пугающая для американцев идея — просто потому, что это правда.

Чувствуете ли вы, что существует сознательное понимание американского империализма...

Американцы не империалисты. По их словам, они просто хорошие парни. Простые люди.

Но мы сейчас говорим о форме империализма...

Мы говорим о самой крайней форме империализма — во всяком случае, западного, — который миру предстоит увидеть.

Но кажется ли вам, что необразованная прослойка чернокожих понимает ту специфику империализма, которую вы описываете?

Мы понимаем это гораздо лучше, чем вы думаете; мы понимаем это из писем, которые получаем из Вьетнама.

Есть ли такой белый, который способен...

Белый, кстати говоря, это не цвет — это отношение. Ты настолько белый, насколько себя таковым считаешь. Это полностью твой выбор.

Тогда и черный — состояние души?

Нет. Быть черным — это положение.

Кто из белых может говорить с черными и быть принят в их сообществе?

Кто угодно, если он не воспринимает себя как белого.

Кого из кандидатов в президенты, по вашему мнению, посчитают добросовестным? Ричарда Никсона?

Вы, должно быть, шутите.

Нельсона Рокфеллера?

Может быть, это зависит от того, что он сделает сейчас. Я не снимаю его со счетов.

А что вы думаете о Роберте Кеннеди (американский политик, младший брат Джона Кеннеди; скончался 6 июня 1968 года в результате покушения)?

Действительно, Кеннеди! Бобби очень, очень, очень умный человек. Лучшее, что было сказано о Бобби Кеннеди, — я сейчас не пытаюсь уйти от ответа — сказал Эл Кэллоуэй в любопытной заметке о Душе, которую вы недавно опубликовали. Эл сказал, что если бы душу можно было познать, он сразу принялся бы за изучение. Но это невозможно. У нас с Бобби была одна очень публичная встреча с большими разногласиями, поэтому все, что я сейчас скажу, может быть воспринято неоднозначно. Он очень умен, и все либералы будут на его стороне. Наверное, он станет президентом. Почти уверен, что станет. Ну а что я могу сказать? Оставлю этот вопрос открытым. Я не в его упряжке. Он очень проницателен, но, думаю, он может показать себя в будущем очень опасным.

Он хорош собой и располагает к себе. Он всегда говорит правильные вещи, но, знаете, не всегда в нужное время. И я вижу, как благосклонно к нему относятся — в конце концов, он брат Джона Фицджеральда Кеннеди. Но я нахожусь в другом положении. Мой взгляд должен быть настолько трезвым, насколько это возможно, — я должен смотреть шире одного конкретного события или конкретного человека. Я не смог бы доверить ему свою жизнь.

Что вы знаете о Юджине Маккарти (американский политик, поэт, сенатор США, активный противник вьетнамской войны. — Правила жизни)?

Совсем ничего. Я не могу обсуждать его. Но я должен сказать, давно я не проникался уважением хоть к какому-нибудь политику. Я также должен отметить, что смотрю на политический спектр через призму довольно горьких сорока трех лет жизни, проведенных в этой стране. Кроме того, если я кого-то и поддерживаю, я не собираюсь говорить черным идти и голосовать за него, потому что я не хочу потом оказаться убитым этими же черными, когда они обнаружат, что их предали.

Хьюберт Хамфри (политик-демократ, 38-й вице-президент США при президенте Линдоне Джонсоне. — Правила жизни)?

Забудьте.

Не хотите рассказать подробнее?

Нет, просто забудьте. Посмотрите на его послужной список с тех самых пор, как он стал вице-президентом. Пламенный либерал.

Как вы думаете, можно ли рассматривать беспорядки в ином свете, нежели чем просто протест против системы? Возможно ли, что таким образом, сознательно или бессознательно, происходит борьба за то, чтобы «очистить» культуру собственной кровью?

Ну, тут стоит вспомнить Томаса Джефферсона, который говорил: «Я трепещу за свою страну, когда вспоминаю, что Бог справедлив».

Он также говорил, что дерево свободы поливается кровью...

Кровью тиранов. Мы называем это бунтами, потому что там были черные. Мы бы не называли происходящее бунтами, если бы там были только белые.

Что означает смерть Мартина Лютера Кинга?

Бездна, над которой находится сейчас вся страна. Это сложный вопрос, который требует сложного ответа. Для гетто, для черных в этой стране это значит — вы можете убить Мартина, который пытался вас спасти, и вы столкнетесь с немыслимым сопротивлением со стороны черных, потому что вы подняли вопрос о применении насилия. Если вы можете застрелить Мартина, вы застрелите и всех нас. И ничего не указывает на то, что вы этого не сделаете или что вас может что-либо остановить. Потому что больше никто не верит — я больше не верю и другие черные в этой стране тоже — ни единому вашему слову.

Я не думаю, что смерть Мартина Лютера Кинга что-либо значит для всех этих людей в Вашингтоне. Я вообще не уверен, понимают ли они, что произошло. Люди вроде губернатора Уоллеса и Мистера Мэддокса — точно нет. Я даже сомневаюсь, понимает ли Рональд Рейган. И это, конечно, является корнем проблем со всеми теми институтами, которые мы упоминали ранее. Но для черных в этой стране это означает, что вы объявили войну. Вы нам объявили войну. Сказали, что действительно намерены убить нас, поместить в концлагеря. В конце концов, убийство Мартина — было ли оно совершено одним человеком или штатным полицейским, что вероятно; был ли это заговор, что тоже возможно; ведь я тоже довольно известный человек, но никто не следит за мной — правительство, конечно, знало о каждом шаге Мартина — за это убийство я виню весь американский народ и всех его представителей.

Сначала был Медгар (Медгар Эверс, баптистский проповедник, известный борец за права чернокожих. — Правила жизни). Потом Малкольм (Малкольм Икс, знаменитый борец за права чернокожих и проповедник ислама. — Правила жизни). И затем Мартин. Это все одна история. Когда Медгара застрелили, они арестовали какого-то сумасшедшего в Миссисипи, но я там был, вместе с Медгаром, и я знаю, что никакой безумец не стрелял в Медгара Эверса — зато там был Байрон Де Ла Беквит (расист и деятель ку-клукс-клана. — Правила жизни), который просто выскользнул из задней двери дома престарелых и скрылся. Я не хочу даже обсуждать то, что случилось с Малкольмом (был убит в 1965 году одним из членов «Нации ислама», в которой ранее состоял. — Правила жизни), и все последствия этого. А теперь и Мартин мертв.

И на каждое убийство, в том числе и президента (речь о президенте Кеннеди. — Правила жизни), нам говорят, что это дело рук одного-единственного сумасшедшего. Никто не готов признать факт, что такое безумие создается преднамеренно. Теперь и Стокли застрелят. И тот, кто нажмет на курок, не будет скупиться на пули. Именно народ начинает бунты, но никак не Стокли, Мартин, Малкольм или Медгар. Так будет продолжаться до тех пор, пока вы не дойдете до точки, откуда уже нельзя повернуть назад. Поэтому если смерть Мартина и добралась до сознания нации (что маловероятно), тогда это моральный триумф человеческой истории.

Некоторые говорили, что мгновенная канонизация событий белыми американцами — это попытка...

Это доказательство их виновности. Они не знают, что за каждым застреленным Мартином стоят еще десять других. Вы уже скучаете по Малкольму и хотели бы, чтобы он был с нами. Потому что Малкольм — единственный, кто мог помочь детям в гетто. Только он.

Я просто хотел сказать, мы, белое население...

Тоже хотели бы, чтобы Малкольм был жив? Но вы, белые, — неважно, как именно он умер, как самом деле, — по сути, именно вы создали обстановку, из-за которой он мертв.

Мы создали обстановку, в которой политическое убийство стало приемлемым...

...что сделало эту смерть неизбежной, как и смерть Медгара и Мартина. И такими же неизбежными станут другие смерти — включая мою. Ведь все это — во имя свободы.

Вы думаете, «остыть» означает принять культуру внутри культуры, т. е. черную культуру в качестве самостоятельной?

Вы имеете в виду принятие со стороны белых?

Да.

У белых людей это означает одну простую вещь. Власть черных страшит их. А власть белых — нет. Стокли, знаете, не пытается разбомбить в пыль чужую страну. И не угрожает вашим детям. Это делают белые у власти. Они должны принять свою историю и существующие обстоятельства, но не могут. И без чуда они этого не сделают. Надо признать, мы следим за происходящим в мире — мы, американцы, контролируем весь земной шар по очень веской причине. Мы, как южноафриканские черные шахтеры, точно знаем, что же они защищают, говоря о «свободном мире».

Существуют ли жизнеспособные черные институты, которые...

Зачем белой стране сохранять черные институты?

Ну, чтобы начать диалог, чтобы понять, что же делать дальше...

Это вам решать.

<...>

Какой же президент тогда нужен? Исправит ли что-то черный президент?

В первую очередь нам нужен тот, кто готов сломать удавку, которую называют двухпартийной системой. Джон Льюис был прав, когда в день марша в Вашингтоне сказал, что мы не можем вступить ни в Республиканскую, ни в Демократическую партию из-за того, кто в них состоит. Где наша партия? Нам нужен кто-то, кто может объединить как черную, так и белую энергию этой страны в партию, способную реагировать на потребности людей. Демократы этого сделать не могут. Уж точно, не пока там сенатор Истлэнд. Я говорю о нем, но он не единственный. Я не проголосую за республиканцев, пока в этой партии Никсон. Для того чтобы изменить страну, вам нужен кто-то, кто в нее верит. И, кстати, одна из вещей, которую мы должны сделать, — это прекратить защищать всех техасских нефтяных миллионеров, которые являются одной из величайших угроз цивилизации. У них абсолютно нет мозгов — и фантастическое количество денег, фантастическое количество власти, невероятная сила. И нет ничего опаснее, чем такая власть в руках столь невежественных мужчин. И это делается с согласия федерального правительства.

Есть ли сейчас союзники у черного народа?

Мы все в одной лодке, я уже говорил вам об этом. Вот почему все были шокированы, когда Фидель Кастро отправился в Гарлем. Они считают негров дураками, как однажды выразился Лэнгстон Хьюз. Дураки второго сорта.

Как вы думаете, чернокожие , которых угнетают за пределами США, являются вашими союзниками?

Да, от Кубы... до Анголы. И я не думаю, что американское правительство об этом не знает. Правительство, которое хочет нас освободить, но так, чтобы мы никогда не разговаривали друг с другом.

В своей книге «В следующий раз — пожар» вы задаетесь вопросом, хотят ли чернокожие интегрироваться в горящий дом (это отсылка к известному высказыванию Мартина Лютера Кинга, который сравнил состояние американского государства, потерявшего видение морали и пестующего насилие и гнев, с горящим домом. — Правила жизни). Вы считаете, что у них нет общих целей или ценностей?

Я думаю, Стокли прав, когда говорит, что интеграция – это еще одно слово, обозначающее последний вид эвфемизма для превосходства белых. Нет, я не хочу быть частью этого дома или любого другого дома, особенно если он горит. Я не хочу стать... таким, как вы. Вы — белые люди. Я лучше умру, чем стану тем, кем стало большинство белых людей в этой стране. Нам необходимо нечто иное, то, что нужно Мартину и его сообществу. Знаете, я просто хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Просто В-П-О-К-О-Е! И прежде всего, отстали от моего ребенка.

То есть школы нужно отдать под контроль черного сообщества?

Школы и полицейских.

Почему полицейских?

Допустим, мы живем в Гарлеме или в Уоттсе. Мамочка, которая спускается туда в кепке и с пистолетом в кобуре, не знает, какой у меня сегодня день. Она не знает, почему я напиваюсь. Она вообще ничего обо мне не знает, но до смерти меня боится. Какого хрена она там делает? Все, что она может, — это застрелить меня. Она наемный надзиратель концентрационного лагеря. Я могу контролировать свою общину гораздо лучше, чем вы когда-либо сможете. Потому что вы не сможете вообще. Это не для вас. Я знаю, почему кто-то расстроен, когда он расстроен. Черные были правы, когда какой-то коп, какой-то лидер, какой-то мэр сказал им идти домой. Они сказали: вы идите домой, а мы дома. Мы можем сами о себе позаботиться. Это послание, которое мы пытаемся донести; нам не нужно, чтобы вы заботились о нас. Господи, мы больше не можем позволить себе, чтобы вы заботились о нас! Посмотрите, что вы наделали. С нами. Я думаю, что в этой стране черные люди должны управлять своими собственными школами и собственной полицией. Потому что вы не можете этого сделать. Все, что вы можете сделать, — это пригнать танки, слезоточивый газ и вызвать Национальную гвардию, когда станет слишком напряженно. И думаю, что вы можете вести гражданскую войну и глобальную войну одновременно.

Раньше в Нью-Йорке было правило, что полицейский не может проживать в участке, в который он назначен служить. Вы утверждаете об обратном?

Да, именно это и говорю.

У вас есть надежда на будущее этой страны?

У меня есть решительность. У меня есть надежда. Люди называют меня прорицателем плохого. Нет, это не так. Но если вы не посмотрите трезво на то, что происходит, вы не сможете это изменить. Вы должны раскрыть глаза. И вы увидите, что иногда ситуация становится мрачнее некуда. Если мы не будем смотреть — мы не будем знать. Если мы не будем предпринимать что-то, мы умрем. Мы погибнем, все до единого. Это трудная задача, большой долг, который вы копили годами. И теперь время платить. Платить вам и вашим детям по всему миру. Если не сможете оплатить счет. Вы ничего не можете мне сделать. Когда вы, в лице вашего президента, уверяете меня, что больше не потерпите насилия, вы думаете, что это может испугать меня. Но люди не пугаются, когда слышат это, они злятся. И там где вы боитесь умереть, я — нет.

Таким образом, единственное, что можно сказать о сглаживании конфликта, — это то, что Национальная гвардия...

Я не тот, кого нужно успокаивать.

Но можно сказать, что Национальная гвардия, полиция, слезоточивый газ — эти методы не работают.

Я предлагаю мэру каждого города и президенту этой страны выйти в эфир и обратиться к белым людям для разнообразия. Сказать им, чтобы остыли.

Почему в последних беспорядках некоторые черные лидеры пытались убрать бастующих с улиц?

Чтобы спасти их жизни. Не в качестве одолжения вам. Никто, кроме американского народа, не хочет, чтобы они умерли.

Вы хотите сказать, что нам есть за что ответить?

Я сейчас не пытаюсь вас обвинить. Дело не в этом. Но вы на многое должны посмотреть трезво. Я не завидую ни одному белому современнику, потому что я не хотел бы стать свидетелем собственного увядания. Все заблуждаются, когда думают, что это вопрос жизни или смерти самбо. Это не вопрос жизни или смерти самбо, и не может им быть, потому что самбо убивали слишком долго. Вопрос в том, хотите вы жить или нет. И вы можете думать, что моя смерть или мое исчезновение спасет вас, но это не так. Это не может вас спасти. Сейчас вас может спасти только ваше противостояние собственной истории... которая не является прошлым, а есть ваше настоящее. Я могу видеть ситуацию яснее, чем вы, потому что я смотрел на нее не как жертва, а со стороны. Потому что я не могу позволить вам обманывать меня. Если я позволю себе обмануться — я умру. И я вас дурачил все это время. Именно поэтому вы все время спрашиваете, чего хочет негр? Это суммирование вашего бреда и самообмана. Вы точно знаете, чего я хочу!

То есть когда мы приходим к вам с вопросом, как остудить накал, на самом деле мы задаем старый вопрос: чего хочет негр?

Да. Вы просите меня помочь вам спастись.

Спасти себя?

Да. Но это должны сделать вы.

Откровенно говоря, как бы вы говорили с разъяренным черным человеком, готовым разорвать город?

Я знаю только злых черных. Вы имеете в виду, как бы я разговаривал с кем-то моложе меня на двадцать лет

Именно.

Это было бы очень трудно сделать. Я пробовал, я пробую, и я продолжаю пробовать. Все, что я могу сказать ему, — это то, что я с ним, что бы это ни означало. Я скажу вам то, чего не могу сказать ему. Я не могу просить его подчиниться и позволить убить себя. Я не могу сказать ему, что он не должен носить оружие, так как белые люди вооружены. Я не могу сказать ему, что он не должен позволять никому насиловать его сестру, или жену, или мать. А это происходит.

И я попытаюсь сказать ему, чтобы он нашел силы не ненавидеть вас, даже если вы пытаетесь размозжить его череп — ради спасения его же души и ни по какой другой причине. Я скажу ему: давай стараться быть лучше, давай стараться — чего бы нам это ни стоило — быть лучше, чем они. Ты не должен ненавидеть их. Ненавидеть их — пустая трата времени.