«Иисус родился в Крыму»: Лев Данилкин об академике РАН Фоменко, создателе альтернативной исторической теории

У каждой заблудшей овцы, застигнутой во тьме мракобесия слепящими лучами научного знания за чтением томика Фоменко, есть свои объяснения, как она оказалась в этом позорном положении. Кто-то подцепил вирус еще лет двадцать назад — когда все-этим-увлекались, кто-то краем уха слышал панегирик «Новой хронологии» от Гарри Каспарова, кто-то явился в Колизей на экскурсию и засомневался, как это тамошние кирпичи за две тысячи лет не подраскрошились.

На самом деле споткнуться можно на чем угодно, даже на бритве. Мне довелось иметь с академиком Фоменко 12 многочасовых бесед, и однажды почему-то зашла речь о бритье. «Как брились римляне в древности?» Вообще-то он никогда первым не заводит разговор о своих взглядах на историю — только если вы сами попросите его разъяснить какой-то нюанс; да и то чаще всего, имея дело с незнакомым собеседником, он попытается отшутиться и увести разговор на математику или погоду; но мы говорили как раз об истории. Брились? «Брились, да. Они ведь бритые на античных изображениях: бюсты, монеты». Действительно, в памяти выстроилась целая армия римских цезарей, полководцев и аристократов — большинство, пожалуй, с гладко выбритыми подбородками. И что же? «Что-что? Для бритья нужна бритва, железным мечом будете рвать волосы, будет дикая боль. Вывод, точнее, гипотеза: бритые люди брились стальными бритвами. Вопрос — когда возникают стальные бритвы? Ответ — век XV–XVI. Нашей эры. Давайте продолжать, мы отвлеклись».

Если к сверкающему храму исторической науки проложена накатанная, с четкой разметкой, оборудованная системой предупреждающих и запрещающих знаков автострада, то к мрачным катакомбам, где клубится шарлатанская ересь, ведет множество припорошенных инеем забвения тропок. Можно зайти с биографии Исаака Ньютона, объявленного в конце жизни сумасшедшим за то, что посмел усомниться в последовательности египетских династий. Или с народовольца Николая Морозова, который четверть века просидел в Шлиссельбургской крепости и додумался там, что с датами Апокалипсиса что-то не то. Или с детективного расследования физика Роберта Ньютона, который, изучая ускорение Луны, уличил Клавдия Птолемея в подлоге. Или с советского математика Михаила Постникова, который, нарвав на «ничьем», «колхозном» поле соблазнительно полузапретных плодов, отравил ими мехмат МГУ и, среди прочего, своего молодого коллегу Анатолия Фоменко.

История и здесь шла рука об руку с математикой — в частности, с расчетами ускорения Луны: нередко обсуждавшаяся в эпоху космического бума тема, и на мехмате в том числе. Именно ради этого он принялся перепроверять даты античных затмений, что означало ревизию источников, где эти затмения описаны. Самыми сложными были первые годы, когда нужно было набрать массив дат, которые посредством некоторых манипуляций накладывались друг на друга; в итоге к началу 1980-х была получена альтернативная система координат, согласно которой практически вся зафиксированная документально, в письменных текстах, история человечества укладывается в 900, максимум 1000 лет; в рамках этого периода и умещаются — с шокирующими наложениями вроде «античность — это Средневековье» — все знакомые нам события.

Анатолий Тимофеевич искренне пытался вступить в научную дискуссию с историками, консультировался с доступными ему светилами, делился своими методами — однако те не могли допустить, чтобы «какой-то математик» крутил им пуговицы на мундире, задавая вопросы из серии «како веруеши». Единственный несомненный успех, которого Фоменко удалось добиться в этой области, состоял в том, что академик Рыбаков повадился открывать цикл ежегодных лекций для студентов первого курса с эффектного, не сказать театрального жеста: молодецки размахнувшись, он вышвыривал в окошко поточной аудитории фоменковские «Основания истории».

С годами Фоменко и сам обрел известное высокомерие. Он, к примеру, никогда не был в Великом Новгороде, который, согласно новой хронологии, находится в Ярославле. Почему? Там заведомо ничего не может быть, ну то есть не совсем ничего, но подумаешь — околоток. К академикам, сделавшим научную карьеру на поисках и толковании берестяных грамот, Анатолий Тимофеевич относится не столько с раздражением, сколько с плохо скрываемой иронией: нравится людям самих себя обманывать — ну, пожалуйста. Да что Новгород, возьмем Израиль. Сирия, Ливан, Египет, Иордания — да, очень интересно съездить, но не Израиль; там ничего до XVII века не было. Иерусалим — это Стамбул. И не поедете? «А чего ради? Я провел некое исследование, расследование. Как следователь. Узнал, кто убийца, кто жертва. Вычислил, доказал. Как я считаю, достаточно убедительно». Я поддакиваю: «Да уж, как Шерлок Холмс, не выходя из комнаты». Он неожиданно соглашается: «Хорошая аналогия. Конечно, можно съездить на место, убедиться, но и так все понятно. Нового ничего не откроешь».

Здесь не место пересказывать содержание тех диких на вид идей, которые в комплексе получили название «Новая хронология». Заметим лишь, что ересь Фоменко состоит из двух частей: есть более убедительный раздел, в котором он критикует традиционную историю; и есть квалифицируемый даже самим автором как «гипотетический» раздел, где он пытается на основании теперь уже «правильно» истолкованных источников восстановить подлинную версию. Разумеется, для злопыхателей разницы между этими разделами столько же, сколько между желтыми и синими чертями. Тому, кто заведомо, без всяких даже дискуссий на тему эффективности радиоуглеродного анализа и точности астрономических вычислений, убежден, что «Новая хронология» — это идиотизм в химически чистом виде, не придется искать доказательства своей уверенности слишком долго — зайдите в ближайший книжный магазин и спросите последнюю книжку Фоменко: что там? Ага, Дон-Кихот — это Иван Грозный, когда он стал Василием Блаженным, спасибо, ясно.

В тот момент, когда Фоменко понял, что в его голове поселилось нечто, способное перевернуть мир, ему следовало найти партнера-популяризатора, а еще лучше — целую команду, в которой состояли бы Дэн Браун (для масс-маркета), Нассим Талеб (для Уолл-стрит, профессиональных политиков и хипстеров) и актер Камбербэтч — который умеет имитировать как сыщиков, так и математиков и мог бы превратить «неконвертируемость» академика в козырь. Да и сыграть Фоменко — который школьником напечатал свой фантастический роман в «Пионерской правде», выиграл три конкурса на ВДНХ, стал самым молодым доктором наук в СССР, решил проблему Плато в теории спектральных минимальных поверхностей, создал теорию тонкой классификации интегрируемых гамильтоновых динамических систем и получил Госпремию по математике — гораздо интереснее, чем Тьюринга. На худой конец, Анатолию Тимофеевичу следовало взять в партнеры какого-то энергичного и популярного чемпиона мира — по правде сказать, он и взял, почти взял, и в прессе уже замелькали было фотографии пожимающих друг другу руки академика и шахматиста.

Каково это — быть научным диссидентом и обнаруживать, что твоя фамилия мало-помалу становится синонимом слова «шарлатан»? Какие чувства испытывает в высшей степени консервативный, застегнутый на все пуговицы человек на седьмом десятке, обнаруживший, что превратился в персонажа интернет-приколов? Пожалуй, можно сказать, что сегодня участь еретика так же плачевна, как и во времена Джордано Бруно. Вас ждут кары — тем более жестокие, чем больше вам есть что терять; а ведь кресло в Академии наук достается недешево; платить приходится репутацией. Против вас сколачивается целая междисциплинарная армия троллей, которая устраивает конференции-разоблачения, заваливает рынок серией пропагандистских брошюр с вашей фамилией и «анти-» в названии. Остается только гадать, вымарывали бы санитары-«просветители» его крамольное имя из всех письменных документов или ограничились бы непосредственно аутодафе, если бы не охранная грамота, негласно предоставленная академику ректором МГУ, которому просто хватило смелости сделать вид, что Фоменко-историка не существует.

Неудивительно, что в какой-то момент совершивший было каминг-аут Гарри Кимович, осознав, что остракизм — дело нешуточное, пожалел о своем опрометчивом поступке и перестал заикаться о ревизии истории; а Анатолий Тимофеевич, совершив скачок из царства необходимости в царство свободы, выбрал в младшие партнеры математика-старообрядца Глеба Носовского, который обладает массой достоинств. С идеальной внешностью «второго» — что твой Энгельс, с бородой и иконописным ликом основоположника, — он способен совершить неожиданное открытие (например, указать, где именно в Стамбуле-Иерусалиме похоронен Иисус Христос) и еще менее, чем сам Фоменко, склонен прилагать какие-либо усилия, чтобы производить на публике впечатление искрометного рассказчика.

На первой стадии историки, а пуще того лингвисты-любители с энтузиазмом заваливали Фоменко разного рода подмеченными ими «странностями» (Колизей: ко-ло-дец? колесо?), однако уже на второй начинали ощущать себя стиснутыми рамками «Новой хронологии». Создалось трагикомическое положение: как и всякому идеологу-реформатору, Анатолию Фоменко выпала неприятная обязанность сдерживать порожденных им самим гностических монстров, оказавшихся левее своего франкенштейна по шкале научной раскрепощенности — и не намеревавшихся снижать набранный темп сообразно здравому смыслу и обстоятельствам. Чем анализировать «Шахнаме» и псевдоэпиграфы Дионисия Ареопагита, эффектнее расшифровать подлинный смысл надписей на пакете молока — раз уж в руках оказался универсальный ключ, открывающий любые двери. Образовалась целая субкультура, смыслом деятельности которой было разоблачение старого мира; именно с ней теперь в первую очередь сталкиваются те, кто на короткое время испытывает приступ любопытства к «Новой хронологии».

Как Ленин боролся с «детской болезнью левизны» в своей партии, так и Фоменко с ужасом обнаружил, что ему приходится отвечать за историков-боевиков вроде сатирика Задорнова или литературоведа Чудинова, которые, не соблюдая ни дисциплины, ни даже приличий, толкаясь локтями, лезли в телевизор и желтую прессу, где на потеху публике читали слова задом наперед и расшифровывали тайные послания в кудрях Пушкина. Жрецы храма науки с упоением разводили руками: вот он, ваш Фоменко, просим любить и жаловать. К сожалению, Анатолий Тимофеевич, испытывающий к этим «ситниковым и кукшиным» чудовищную аллергию, не обладает организационным талантом Ленина, позволившим тому публично дистанцироваться от леваков — и провести четкую черту между собой и ими.

Худших времен для «Новой хронологии», чем нынешние, пожалуй, не было. «Настоящие» академики по-прежнему держат свои берестяные грамоты наготове — на случай, если угли в предназначенном для Фоменко костре перестанут тлеть, — однако травля и демонизация Анатолия Тимофеевича практически прекращена. За полной маргинализацией последнего. Феномен «Новой хронологии» больше не обсуждается по существу и пущен по части «примет эпохи», одной из социальных эпидемий, которые поразили Россию, потерявшую во времена смуты 1990-х иммунитет против безумия. И пусть этот довод не объясняет ни тайну бритья, ни загадочные нарушения ускорения Луны — зато эффективно действует против «попыток фальсификации истории».

Чувство обреченности усилий повлекло за собой изменение целей: от популяризации уже обретенного знания к гонке за новыми сокровищами. Если в 1990-е Анатолий Фоменко и его небольшая команда позволяли себе перерывы, во время которых пытались донести свои открытия до профанов, то теперь их жизнь превратилась в нескончаемый марафон, цель которого — успеть проанализировать побольше текстов, прочесть их «по-настоящему». Начали с Библии — а дойдут, пожалуй, и до «Старика Хоттабыча». И поскольку при марафонском беге главное — не сбить ритм дыхания, было решено перестать обращать внимание на внешнюю реакцию и проговаривать вслух то, о чем пока что по большому счету следовало бы помалкивать. Гипотеза о том, что «Иван Грозный» — это на самом деле несколько царей, с грехом пополам, в качестве анекдотического предположения, еще может обсуждаться в «серьезном» сообществе, но когда тебе сообщают, пусть даже в качестве «одного из гипотетических следствий из полученных на основе экспериментальных методик данных», что Иисус Христос изобрел штаны и русскую водку, — это вызывает не смех, а слезы.

Существовавшая с самого начала склонность формулировать сложные вещи в простых слоганах («Меняются даты — меняется все!») в последнее время усугубилась: «Иисус Христос родился в Крыму. Там же умерла Богородица». Я спрашивал его, зачем он это делает: дразнит ведь гусей. «Это есть некий шок, да. Зато в стиле математики, я так привык, надо формулировать теорему с самого начала, четко. Потом будем обсуждать, доказывать».

Обсуждать? Доказывать?

В идеальном мире. В том, где найдутся те, кто способен принять картину мира, основанную на предположении о глобальной фальсификации истории, — и понять, что даже в заявлениях о штанах и водке есть рациональное зерно. В мире обычном, однако, даже те, кто всегда отдавали Фоменко должное, стали разговаривать с ним, уткнувшись глазами в пол. Дело о «Новой хронологии» продемонстрировало не только догматичность фундаментальной науки — еретики возможны лишь там, где есть догма, — но и легкость манипулирования по-настоящему новой информацией, которая моментально объявляется шарлатанской и абсурдной. Этот спор показал, что гуманитарное научное сообщество полагает, будто обладает монополией на истину, и пойдет на все, чтобы эту монополию удержать и подвергнуть унизительному наказанию тех, кто посмел покуситься на нее. Никакой коррекции. История слишком сложна, чтобы посторонние исследовали ее без санкции историков и филологов. Существующая история всех устраивает и пересматриваться не будет.