Стоянка
Наверное, где-то между Джексонвиллем и Сарасотой он проделал старый добрый трюк Кларка Кента, имевшего обыкновение выходить из телефонной будки в личине Супермена. Только вот забыл, где и как. А может, и помнить было нечего.
Иногда ему казалось, что вся эта канитель с Риком Хардином и Джоном Дикстрой насквозь фальшива — рекламный трюк, как в случае с Арчибальдом Блоггертом (или как там его), снимавшимся под псевдонимом Кэри Грант, или Эваном Хантером (Сальваторе такой-то), печатавшимся под именем Эдда Макбейна. Наверняка у этих парней были свои резоны, как и у Дональда Э. Уэстлейка, который подписывал свои лихо закрученные пиратские истории псевдонимом Ричард Старк. Или К.С. Константайна, под именем которого скрывался... Впрочем, эту тайну так ведь никто и не раскрыл, верно? Или возьмем таинственного мистера Б. Травена, написавшего «Сокровища Сьерра-Мадре». Никто не знает наверняка, в этом вся прелесть.
Имена, имена, что значит это имя?
К примеру, кем он был на пути из Джексонвилля в Сарасоту, который проделывал раз в две недели? Очевидно, что из «Золотой кружки» в Джексе он выходил Хардином, а в свой дом у канала на Макинтош-роуд входил Дикстрой. Но кто сейчас на семьдесят пятом шоссе проносится мимо городишек, спрятанных за слепящими огнями магистрали? Хардин? Дикстра? Ни тот, ни другой? В какой миг преуспевающий литератор-оборотень превращался в безобидного профессора английской литературы, специализирующегося на американских поэтах и романистах XX века? Да и кого это волнует, если он сумел поладить с всевышним, налоговой службой и парой футболистов, которых каким-то ветром занесло на один из двух его обзорных курсов? Во всяком случае, к югу от Окалы это не важно. Где бы отлить — вот что занимало его мозг. В «Золотой кружке» он превысил норму на пару-тройку кружек, поэтому поставил ограничитель круиз-контроля «ягуара» на 65. Не хватало еще увидеть в зеркале заднего вида полицейские мигалки. И пусть «ягуар» куплен на гонорары Хардина, большую часть жизни он был Джоном Эндрю Дикстрой, и именно это имя на водительских правах осветит фонарик патрульного. Хардин может преспокойно потягивать пиво в «Золотой кружке», но если флоридский блюститель закона вынет из синего ящичка свою ужасную трубку, внутрь хитроумного устройства попадут отравленные алкоголем молекулы Дикстры. Кем бы он ни был, в эту июньскую ночь с четверга на пятницу он мог стать легкой добычей — любители погреться на зимнем флоридском солнышке давно укатили в свой Мичиган, и шоссе принадлежало только ему.
Золотое правило, известное любому первокурснику: пиво дырочку найдет. К счастью, в шести-семи милях от Окалы есть стоянка, а при ней — заветная комнатка, где он сможет облегчиться.
Но пока хорошо бы понять — а кто, собственно, он?
Наверняка можно сказать только одно: 16 лет назад в Сарасоту приехал именно Джон Дикстра, он же с 1990 года преподавал английскую литературу в местном филиале Флоридского университета. В
И хотя ни тогда, ни теперь подходящей кандидатуры на роль жены не предвиделось, Джон прекрасно понимал, что имеет в виду агент. Чем старше становишься, тем труднее схватить удачу за хвост. И дело не только в жене и детях. Жизнь неспешно скользит мимо, а ты потихоньку обрастаешь обязательствами. Взять, к примеру, извечный соблазн жить в кредит. Кредитные карты — ракушки, облепившие корпус судна и тормозящие продвижение вперед. Кредитные карты — свидетели вашей успешности, признающие только игру наверняка.
Получив в январе
В ответ Эдди Вассерман был дружелюбен, но тверд: «Дело твое, Джонни, но не обещаю, что сохраню для тебя место на следующее лето. Сам понимаешь, штатный преподаватель всегда имеет преимущество».
Дикстра понимал, но ему было все равно: у него появилась идея, более того, герой — Пес, литературный отец «ягуаров» и домов на Макинтош-роуд, рвался на свет, благослови господь его жестокосердную душу.
Впереди в свете фар мелькнула белая стрелка на синем фоне. Левый поворот, тротуар — словно сцена, залитая слепящим неоновым светом. Он включил поворотник, снизил скорость до сорока и свернул с трассы.
На полпути дорога раздваивалась: дальнобойщикам и трейлерам — направо, пижонам на «ягуарах» — прямо. В пятидесяти ярдах от развилки яркий сценический свет заливал приземистое строение из серого шлакобетона. В кино так изображают ракетные бункеры где-нибудь в захолустье. Почему бы нет? Дежурный офицер, который тщательно скрывает свое (прогрессирующее) умственное расстройство: ему повсюду мерещатся русские, русские лезут изо всех щелей... хотя нет, лучше сделать их террористами «Аль-Каиды», они сейчас в моде, а русские уже не годятся на роли злодеев, разве что наркоторговцев или сутенеров. Впрочем, не важно, кого назначить злодеями, важно, что руки у того малого давно чешутся, а красная кнопка так заманчиво близка, что...
Что он обмочится прямо сейчас, если не прекратит фантазировать. Сделай одолжение, засунь куда подальше свое неуемное воображение. Вот и славно, вот и хорошо. К тому же Псу нет места в этой истории. Пес — воин большого города, как он недавно выразился в «Золотой кружке» (неплохо придумано, кстати). И все же что-то есть в идее о спятившем вояке. Красавец... подчиненные в нем души не чают... со стороны и не скажешь...
В этот час кроме него на парковке торчал только «пи-ти-круизер» — игрушечная моделька, умилявшая сходством с гангстерскими машинами
Он притормозил за четыре-пять пустых мест от «круизера», заглушил мотор и быстрым взглядом окинул парковку. Ему уже случалось здесь останавливаться, и даже перетрусить при виде аллигатора, который вразвалку — словно тучный бизнесмен в летах, который идет на встречу, — пересекал асфальт, направляясь в сторону сахарных сосен. Сегодня никакого аллигатора не было — только Мистер «пи-ти-круизер» и он. Вылезая из машины, он небрежным движением через плечо нажал на брелок сигнализации. «Ягуар» послушно чирикнул, тень мелькнула в свете вспыхнувших фар... вот только чья? Дикстры или Хардина?
Джонни Дикстры, решил он. Хардин остался позади, милях в тридцати-сорока отсюда, на благотворительном обеде, где мистер Хардин не оплошал, закончив свое краткое (и весьма остроумное) выступление перед остальными «Флоридскими злоумышленниками» обещанием натравить Пса на всякого, кто не сделает щедрое пожертвование «Читателям солнечного света» — некоммерческой организации, издающей аудиокниги для слепых школьников.
Он шел через парковку к серому зданию, каблуки цокали по асфальту. На публике Джон Дикстра никогда не носил потертых джинсов и ковбойских сапог (особенно если его приглашали в качестве почетного гостя), но Хардин вылеплен из другого теста. В отличие от мнительного Дикстры Хардину было плевать, что думают люди о его внешности.
Здание делилось на три части. Женский туалет налево, мужской — направо, и широкий крытый проход посередине: буклеты с описаниями туристических объектов Центральной и Южной Флориды, автоматы по продаже сладостей и газированных напитков. Был даже автомат, который выплевывал дорожные карты, съедая уйму четвертаков. По обеим сторонам двери были расклеены объявления о пропавших детях, от которых Дикстру всегда бросало в дрожь. Сколько их гниет сейчас в сыром песчанике или кормит аллигаторов в болотах Глейдса? Сколько выросло в уверенности, что бродяги, которые их похитили (а потом насиловали сами или продавали всем желающим), приходятся им родителями? Дикстра не любил заглядывать в открытые невинные лица и старался не задумываться о той бездне отчаяния, что лежала за бессмысленными суммами вознаграждений: десять, двадцать, пятьдесят и даже сто тысяч. (Последнее за смешливую белобрысую девчонку из Форт-Майерса, пропавшую в
«Интересно, кому придет в голову здесь задержаться?» — подумал Дикстра, слушая, как ночной ветер шелестит верхушками пальм. Спятившему вояке, вот кому. Месяцы и годы проносятся мимо с грохотом и завыванием шестнадцатиколесных грузовых махин, и постепенно ему начинает казаться, что спасение — в красной кнопке.
Он повернул направо и застыл на полушаге, услыхав сзади женский голос, слегка искаженный эхом, но все равно пугающе близкий:
— Нет, Ли, нет, милый, не надо!
За звонкой пощечиной последовал тяжелый глухой удар. Дикстра понял, что он слышит заурядные звуки избиения женщины. Он почти видел алый след на щеке от ладони, видел, как коротко стриженная голова (блондинка? брюнетка?) ударилась о серый кафель. Женщина заплакала. В ярком свете неоновых ламп кожа на руках Дикстры покрылась мурашками. Он закусил губу.
— Ах ты, сука!
Тон у Ли был напыщенный и вялый. Артикуляция четкая, однако было очевидно, что говоривший пьян. Такие голоса слышишь на бейсбольных стадионах и карнавалах, а еще под утро сквозь бумажные стены и потолки мотелей, когда луна зашла, а бары закрылись. Судя по репликам, которые женщина вставляла в разговор — хотя можно ли назвать это разговором? — она тоже была навеселе, а вернее, сильно напугана.
Дикстра стоял в узкой расщелине между комнатами, лицом к мужскому туалету, спиной — к парочке в женском. В темноте, окруженный шелестящими от ночного ветра плакатами с детскими лицами, Дикстра ждал, что все обойдется. Но куда уж там. В голове вертелись слова из кантри-песенки, зловещие и бессмысленные: «Как завязать, если ты богат, если ты богат, если ты богат...»
Смачный удар, женский вопль. И снова молчание прервал мужской голос. А ведь он не только алкоголик, но и неуч, решил про себя Дикстра. Он мог многое рассказать про этого типа: в школе на английском вечно сидел на задней парте, а дома жадно глотал молоко прямо из пакета; вылетел из колледжа на втором, а то и на первом курсе, на работе носил перчатки и ножик в заднем кармане. Впрочем, его догадки равносильны утверждению, что все афроамериканцы обладают врожденным чувством ритма, а итальянцы поголовно рыдают в опере. Пусть так, но сейчас, в темноте, окруженный портретами пропавших детей, напечатанными на розовой бумаге (их всегда печатают на розовом, словно розовый — цвет потери), Дикстра был уверен в своей правоте.
— Ах ты, сучка!
А еще он конопатый, подумал Дикстра. Быстро сгорает на солнце. От этого вид у него всегда немного чокнутый, да и ведет он себя соответственно. Когда при деньгах, хлещет «Калуа», когда на мели — пи...
— Ли, не надо, — послышался женский голос. Она плакала, умоляла. «Так не пойдет, леди, — подумал Дикстра. — Неужто не ясно, что так только хуже? Что дорожка соплей под вашим носиком только заводит его?»
— Не бей меня больше, я...
Хрясь!
Еще удар, резкий вопль. Женщина почти по-собачьи взвизгнула. Видно, старина «круизер» снова врезал подружке по физиономии, и ее голова стукнулась о кафельную стену. Впрочем, неудивительно. Почему за год в Америке регистрируются триста тысяч случаев семейного насилия? Да потому что, сколько... им... ни говори... все... без толку!
— Чертова сука! — сегодня вечером Ли бубнил это как молитву из Второго послания к Алкоголианам. Больше всего Дикстру ужасало полное равнодушие в его голосе. Уж лучше б орал — гнев вспыхнет и выгорит дотла, но сегодня малый, кажется, решил довести дело до конца. Не просто избить ее, а потом просить прощения, возможно даже в слезах, как уже бывало не раз.
Может, раньше он так и делал, но не сегодня. Нет, сегодня он пойдет дальше. Господи, святые угодники, пронеси и помилуй
Что делать? И вообще, при чем тут я? Я-то тут при чем?
Он уже не мог просто войти в мужской туалет и с ленивым наслаждением опорожнить мочевой пузырь, как собирался; яички набухли и затвердели, как галька, тяжесть в почках отдавала в спину и в ноги. Сердце неслось мелкой трусцой, еще одна оплеуха — и оно рванет, как спринтер. Пройдет час или больше, прежде чем Дикстра сумеет помочиться. И даже тогда, несмотря на то что ему давно невтерпеж, дело ограничится жалкими кривыми струйками, которые не принесут облегчения. Господи, как же ему хотелось, чтобы этот час поскорее прошел, а он оказался отсюда на расстоянии в шестьдесят-семьдесят миль!
Что ты будешь делать, если он еще раз ударит ее?
И вот еще вопрос: а если она выскочит из туалета, а мистер «круизер» рванет за ней? Из женского туалета только один путь — через коридор, где стоит Джон Дикстра. В ковбойских сапогах, которые Рик Хардин обувает, когда едет в Джексонвилль, где каждые две недели авторы ужастиков — по большей части дородные дамы в брючных костюмах розового и персикового цветов — собираются, чтобы обсудить продажи, ремесло, агентов и вообще вволю посплетничать.
— Ли-Ли, не бей меня, ладно? Не бей, пожалуйста, не трогай ребенка.
Ли-Ли. Боже милосердный.
А теперь еще и это, для ровного счета. Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка. Гребаный сериал какой-то.
Колотящееся сердце опустилось еще на дюйм. Дикстре казалось, что он зажат в крошечном ущелье между туалетами добрых двадцать минут, но, судя по часам, прошло всего секунд сорок. Субъективная природа времени — мозг, испытывая перегрузки, начинает работать с чудовищной быстротой. Он сам не раз писал об этом, да и коллеги-детективщики в кавычках — тоже. Издержки жанра. В следующий раз, когда придет его черед выступать перед «Флорид-скими злоумышленниками», он расскажет им о сегодняшнем происшествии. «Как я нашел время, чтобы раскинуть мозгами, Второе послание к Алкоголианам». Впрочем, вряд ли они переварят такое, вряд ли оценят...
Его размышления прервал град ударов. Кажется, Ли-Ли вошел в раж. Теперь эти звуки будут вечно стоять у Дикстры в ушах — не киношные, а взаправдашние удары: неожиданно мягкие, почти нежные, словно били кулаком в подушку. Женщина вскрикнула: один раз удивленно, затем — от боли, а после лишь тихонько скулила. Стоя в темноте, Дикстра вспоминал о бесчисленных фондах помощи жертвам семейного насилия. Знают ли они, каково это, когда в одном ухе ветер шелестит пальмовыми листьями — и не забудьте про снимки пропавших детей! — а в другом женский голос подвывает от боли и ужаса.
Он услышал шарканье ног по кафелю и понял, что Ли (Ли-Ли, умоляла она, словно ласковое прозвище могло умерить его ярость) был готов. Как и Рик Хардин, Ли носил грубые сапоги. Всем ли-ли этого мира нравится корчить из себя крутых самцов, горячих южных парней. А у женщины на ногах белые низкие кроссовки — Дикстра мог поспорить.
— Сука, чертова сука, думаешь, я не видел, как ты трясла перед ним своими сиськами, сука ты...
— Нет, Ли-Ли, что ты, я никогда...
Снова удар, кого-то рвало, но не ясно, мужчину или женщину. Завтра, когда Ли и его жена или подруга уберутся отсюда, пятна на полу и стене женского туалета будут для уборщика безличной блевотиной, которую хочешь не хочешь, а придется убрать. Ладно, но что делать ему, ему-то что делать? Господи Иисусе, неужели придется драться? Если он не станет лезть не в свое дело, Ли просто отколошматит ее, но если вмешается посторонний...
Чего доброго, пришьет нас обоих.
Но...
Ребенок. Пожалуйста, не трогай ребенка.
Дикстра сжал кулаки: «Чертова семейка, чертов сериал!»
Женщину рвало.
— Угомонись, Эллен.
— Не могу!
— Не можешь? Ладно, я тебе помогу. Чертова... сука.
Снова глухой удар. Сердце Дикстры упало еще ниже. Он и не думал, что это возможно. Скоро оно совсем уйдет в пятки. Если бы обратиться в Пса, пусть ненадолго! По крайней мере в книге прием срабатывал. Кажется, совсем недавно, прежде чем на свою беду свернуть к стоянке, будь она неладна, Дикстра как раз рассуждал о том, кто он на самом деле! Если это не было предзнаменованием, как выражаются составители руководств по писательскому мастерству, то чем тогда?
Ворваться бы в сортир, выбить дерьмо из этого подонка и убраться прочь, как Алан Лэдд в «Шейне» (вестерн 1953 года. — Правила жизни).
Женщину рвало — словно автомат перемалывал булыжники в гравий, — и Дикстра знал, что у него не хватит духу. Пес был выдумкой, а реальность груба и шершава, как язык алкоголика.
— Давай, сделай так еще раз и увидишь, че будет, — не унимался Ли. В его голосе появилось мертвящее спокойствие. Дикстра не сомневался — Ли готов идти до конца.
Когда в суде спросят, почему я не вмешался, мне будет нечего сказать. Слушал, анализировал, вспоминал. Был свидетелем. Придется объяснить им, что писатели, когда не сидят за письменным столом, ничем другим не занимаются.
А что, если на цыпочках прокрасться к «ягуару» и вызвать полицию? Не зря через каждые десять миль у обочины торчит плакат: «В случае аварии набрать на мобильном *99». Впрочем, пока полицейский доберется сюда из Брейдентона или Ибор-сити, маленькое кровавое родео завершится.
Икота, судорожные попытки сдержать рвоту. Дверная створка дрогнула. Женщина не хуже Дикстры понимала, что на уме у Ли. Если ее вырвет еще раз, Ли сорвется с катушек. А что ему грозит? Убийство второй степени, непредумышленное. Через пятнадцать месяцев выйдет и начнет приставать к ее младшей сестренке.
Дуй к машине, Джон, жми на газ и вали отсюда. Постарайся представить, что ничего этого не было. Просто не включай пару дней телевизор и не читай газет. Давай, проваливай. Ты писатель, а не герой. В тебе и росту-то всего метр семьдесят пять на семьдесят три кило весу, и, кстати, не забудь про больное плечо. Если влезешь, будет только хуже. И не забудь упомянуть Эллен в своих молитвах, господь присмотрит за ней.
Дикстра уже обернулся, чтобы уйти, когда его осенило.
Пусть Пес всего лишь вымысел, но Рик Хардин — настоящий.
Эллен Уитлоу из Нокомиса рухнула на унитаз, раскинув ноги и задрав юбку — сучка, она и есть сучка. Ли хотелось схватить ее за уши и размозжить тупую башку о кафель. С него хватит. Он даст ей урок, который она нескоро забудет.
Нельзя сказать, что мысли Ли текли связно — мозг заволокло алым туманом, а из-под тумана, над туманом, сквозь туман просачивался монотонный голос, как у Стивена Тайлера из «Аэросмита»: «Все равно ребенок не мой, не мой, не мой, ты мне его не пришьешь, чертова сука...»
Он успел сделать три шага, но внезапно где-то совсем близко загудела автомобильная сирена, сбивая с ритма, мешая сконцентрироваться, заставляя оглянуться: бип, бип, бип, бип!
Сигнализация, подумал Ли. Его взгляд скользнул обратно: от двери — к женщине в кабинке. От дверной ручки — к сучке. Кулаки нерешительно сжимались и разжимались. Ли наставил на Эллен длинный грязный ноготь.
— Двинешься с места — прибью, — пригрозил он, направляясь к двери.
В сортире было светло, как на парковке, но вот в проходе между туалетами темно, хоть глаз выколи. На миг Ли ослеп, и тут же что-то врезалось в спину. Он споткнулся, шагнул вперед, запнулся — как оказалось, о чью-то заботливо подставленную ногу — и растянулся на бетоне.
Без сомнений и сожалений грубый сапог пнул его в ляжку, затем — в обтянутый синими джинсами зад. Ли барахтался на полу, пытаясь подняться.
— Не ерзай, Ли, — раздался голос прямо над ним. — У меня в руке монтировка. Лежи, где лежишь, иначе я раскрою тебе череп.
Ли затих, вытянув руки перед собой.
— Выходите, Эллен, — произнес незнакомец, сбивший его с ног. — Шутки кончились. Выходите сейчас же.
Пауза, дрожащий и хриплый сучкин голос:
— Вы ударили его? Не смейте его бить!
— Ничего ему не сделается, но если не выйдете, мало вашему дружку не покажется.
Пауза.
— И виноваты во всем будете вы, Эллен.
Сигнализация продолжала монотонно гудеть в ночи: бип, бип, бип, бип.
Ли попытался повернуть голову. Черт, как больно! Чем ему врезал этот отморозок? Кажется, он что-то болтал про монтировку. Мысли путались.
Сапог снова прошелся по заднице. Ли взвизгнул и уткнулся лицом в пол.
— Быстрей, леди, не то я проломлю ему башку! Вы не оставляете мне выбора!
Ее дрожащий голос стал ближе, и теперь в нем звенел гнев:
— Зачем вы его бьете? Не смейте!
— Я вызвал полицию с мобильного, — продолжил незнакомец. — Они на сто сороковой миле, значит, у нас минут десять, а может, и того меньше. Мистер Ли-Ли, у кого ключи от машины?
Ли пришлось напрячь мозги.
— У нее, — ответил он наконец. — Она сказала, я слишком набрался, чтобы сесть на руль.
— Ясно. Эллен, выходите, садитесь в «круизер» и гоните до самого Лейк-сити. И если у вас есть хоть крупица мозгов, вы и там не остановитесь.
— Как это я его брошу, — разъярилась Эллен, — когда у вас в руке эта штука!
— Так и бросите. А станете упрямиться, ему же хуже.
— Отморозок!
Мужчина рассмеялся, и его смех напугал Ли больше, чем голос.
— Считаю до тридцати. Если к этому времени вы не уедете отсюда, я снесу ему башку по самые плечи. Неплохой выйдет мяч для гольфа.
— Вы не станете...
— Сделай, как он сказал, Элли, прошу тебя, детка.
— Вы слышали? Ваш славный плюшевый медвежонок хочет, чтобы вы убирались к чертовой матери. Если завтра он решит прикончить вас вместе с ребенком — на здоровье, меня тут не будет. А сейчас лучше не нарывайся, дура! Уноси жопу, пока цела!
Эллен не пришлось просить дважды — этот язык женщина понимала с полуслова. В поле зрения Ли возникли ее сандалии на босу ногу. Незнакомец принялся считать вслух:
— Раз, два, три, четыре...
— А ну шевелись! — гаркнул Ли и ощутил, как грубый сапог пнул его в зад, не сильно, но болезненно. Сигнализация продолжала оглашать окрестности.
— Ты слышала? Шевелись!
Сандалии перешли на бег, рядом с женщиной неслась ее тень. Незнакомец дошел до двадцати, когда завелся моторчик «круизера». На тридцати Ли увидел, как блеснули габариты. Он приготовился к удару, но бандит, напавший на него, медлил.
Когда автомобиль выехал на шоссе и звук мотора стих вдали, его мучитель несколько удивленно поинтересовался:
— Ну и что мне с тобой делать?
— Не бейте меня, мистер, — сказал Ли, — пожалуйста, не бейте.
Когда автомобиль скрылся из виду, Хардин перекинул монтировку в другую руку. Ладони вспотели, и он едва не выронил ее. Только этого не хватало! Стоит железке звякнуть о бетон, как Ли окажется на ногах. И пусть он совсем не такой крепыш, каким его воображал Дикстра, он все-таки опасен. Это он доказал.
Как же, опасен, для беременных баб он опасен.
И что с того? Если он позволит Ли-Ли вскочить, придется драться. Хардин чувствовал, что Дикстра пытается вернуться, рвется обсудить этот вопрос и еще парочку сопутствующих. Хардин задвинул Дикстру подальше. Не время и не место для нравоучений.
— Что мне с тобой делать? — В голосе незнакомца звучала настоящая растерянность.
— Не бейте меня, — сказал человек на земле. Он носил очки — такого от него не ждали ни Хардин, ни Дикстра.
— Не бейте меня, мистер.
— Дошло! — воскликнул Хардин («Придумал!» — выразился бы Джон Дикстра). — Сними очки и положи рядом с собой.
— Зачем...
— Заткнись и делай, как велено.
Ли в выцветших «ливайсах» и ковбойской рубашке (сейчас рубашка выбилась из джинсов и топорщилась на заднице) правой рукой начал снимать очки в проволочной оправе.
— Левой.
— Но почему?
— Я сказал, левой!
Ли снял хрупкие очки в изящной оправе и положил перед собой на бетон. Хардин тут же наступил на них каблуком. Раздался треск и хруст стекла.
— Что вы делаете? — взвизгнул Ли.
— А ты как думаешь? Ствол есть?
— Нет! Господи, откуда!
Хардин поверил сразу. Если у Ли и было оружие, он хранил его в багажнике укатившего «круизера», да и то вряд ли. Стоя за дверью женского туалета, Дикстра воображал здоровяка-работягу, а этот тип больше походил на бухгалтера, три раза в неделю посещающего тренажерный зал.
— Сейчас я вернусь в машину, выключу сигнализацию и уеду, — сказал Хардин.
— Да-да, разумеется, вам давно пора...
Хардин предупреждающе пнул его, посильнее, чем раньше.
— Это тебе давно пора заткнуться. Лучше скажи, чем ты тут занимался?
— Хотел преподать чертовой суке хоро...
Хардин изо всей силы заехал Ли в бедро, в последнюю секунду — но только в последнюю — смягчив удар. Ли жалобно заверещал. Хардин испытал мгновенный стыд от того, как спокойно и грубо ему врезал. Еще ужаснее было то, что ему хотелось повторить и уже не смягчать удара. Пронзительный визг Ли ласкал слух, и ничто не мешало Хардину снова заставить жертву завопить от боли.
Ну и чем он отличался от Ли-Грозы-Сортиров сейчас, когда Ли-Мордой-в-Пол лежал перед ним и четкая тень от двери перерезала его спину по диагонали? Да ничем. Ну и пусть, гораздо больше его занимало другое. Что, если со всей силы заехать Ли в левое ухо, но так, чтоб не насмерть? Хрясь! Приятный, должно быть, звук. А если он ненароком откинется, невелика потеря. Кому он нужен? Этой дуре Эллен? Да пошла она.
— На твоем месте, дружище, я бы заткнулся, — сказал Хардин. — Это было бы самым разумным решением с твоей стороны.
Выговоришься, когда копы приедут.
— Почему вы не уходите? Оставьте меня в покое! Сломали очки, этого мало?
— Мало, — честно сознался Хардин. Потом подумал и спросил: — А знаешь что?
Ли не рвался узнать.
— Я медленно пойду к машине, захочешь, догоняй. Выясним отношения лицом к лицу.
— Как же, догоняй! — заныл Ли. — Да я без очков ни хрена не вижу!
Хардин поправил свои на переносице. Ему совершенно расхотелось в туалет. Как странно.
— Посмотри на себя. Ты только посмотри на себя.
Должно быть, Ли почудилось в его голосе что-то нехорошее — в неверном свете луны Хардин заметил, как он задрожал. Но Ли благоразумно хранил молчание. Мужчина, стоявший над ним и не дравшийся ни разу в жизни — ни в старших классах, ни даже в младших — понимал, что все кончено. Если у Ли есть пушка, он может выстрелить ему в спину, но он не станет стрелять, потому что он... как же это называется?
Сломался.
Старина Ли сломался.
И тут Хардина осенило:
— Имей в виду, я записал номер твоей машины, запомнил ваши имена и буду следить за вами по газетам.
В ответ ни звука. Ли лежал на животе, раздавленные стеклышки очков блестели в лунном свете.
— Счастливо оставаться, говнюк, — сказал Хардин, спокойно вернулся на парковку и укатил восвояси. Шейн в «ягуаре».
Минут десять или пятнадцать все было нормально. Более чем достаточно, чтобы пошарить по радиоволнам и, плюнув, включить диск Люсинды Уильямс. Затем желудок, наполненный цыпленком с картошкой из «Золотой кружки», внезапно подкатил к горлу.
Он съехал на аварийную полосу, переключил передачу, попытался встать и понял, что не успеет. Тогда он просто повис на ремне безопасности и сблевал на тротуар. Его трясло. Зубы выбивали дробь.
Впереди сверкнули фары, автомобиль сбросил скорость. Первая мысль: неужели копы, неужели наконец копы? Ничего не скажешь, вовремя, могли бы не спешить. Внезапно пришла холодная уверенность: это старый знакомец «круизер»: Эллен за рулем, Ли сжимает в руках монтировку.
Но это оказался древний «додж», набитый подростками. Рыжий малолетка с угревой сыпью на туповатой физиономии высунулся в окошко и проорал: «Эй, на ботинки-то попа-а-ал?» Грянул дружный хохот, и автомобиль промчался мимо.
Дикстра прикрыл дверцу, запрокинул голову, опустил веки и дождался, пока дрожь ушла. Когда трясти перестало, желудок наконец опустился на место. Внезапно он понял, что снова хочет отлить. Хороший знак.
Еще недавно он рассуждал, с какой силой и звуком задвинет Ли в ухо. Теперь от одних воспоминаний к горлу подкатывал ком. Лучше направить мысли, его послушные (как правило) мысли к дежурному офицеру, прозябающему в ракетном бункере где-нибудь в Вороньей пустоши, Северная Дакота, или Медвежьем углу, Монтана, и тихо сходящему с ума. Безумцу, который видит террористов за каждым кустом, тщательно запирает свои косноязычные воззвания и проводит ночи перед монитором, шаря по темным углам интернета.
А тем временем Пес на пути в Калифорнию... у него там дельце... не захотел лететь самолетом, потому что в багажнике «плимута роуд-раннера» пара навороченных стволов... неожиданно автомобиль попадает в аварию...
Неплохо, совсем неплохо. Еще немного доработать, и будет совсем хорошо. Неужели когда-то он думал, что Псу не найдется места на этих бескрайних просторах? Какая недальновидность! Когда хорошенько прижмет, каждый способен показать, чего он стоит.
Дрожь ушла. Дикстра набрал скорость. В Лейк-сити нашлась круглосуточная заправка с туалетом, и он наконец-то опорожнил мочевой пузырь и наполнил бензобак, не забыв предварительно изучить все четыре колонки, высматривая «круизер». На пути домой он думал, как Рик Хардин, но в свой дом у канала вошел Джоном Дикстрой. Уходя, Дикстра всегда ставил дом на сигнализацию — с такими вещами не шутят. Перед тем как войти, он вырубил ее, затем снова включил на ночь.
Сборник рассказов Стивена Кинга «После заката» выйдет в издательстве АСТ весной этого года.