Картина преступления

Когда подполковник полиции Алексей Кисточкин выходил на след, в высоком, подтянутом, выглядящем старше своих 34 лет сыщике не просто разгорался азарт, а включался инстинкт хищника — «как у волка, почувствовавшего вкус крови». Толща мутной воды московского арт-рынка и правоохранительной бюрократии прояснялась, и с этого момента словно начинался обратный отсчет: быстрее, быстрее, быстрее. Бессонные ночи на Петровке, 38, и сон в кабинете и служебной машине, потом наконец догоняешь и хватаешь, и снова ночуешь на работе, оформляя арест, доказательства и еще тонну бумаг. Заместителю начальника элитного 12-го «антикварного» отдела МУРа — так до сих пор называют Управление уголовного розыска ГУВД Москвы — нравилась эта работа.

Международное арт-сообщество и иностранные детективы называют Россию «черной дырой арт-преступлений»: в стране воруют все и постоянно, никто давно не пытается подсчитать даже примерные масштабы. Известны только отдельные цифры: например, в розыске находится 21 полотно Ивана Айвазовского, 18 картин Марка Шагала и 5 картин Константина Коровина. В фондах отечественных музеев хранится порядка 80 миллионов экспонатов, за таким объемом физически невозможно усмотреть. Воруют иконы, древние книги, манускрипты и гравюры, медали и ордена, старые музыкальные инструменты и украшения, барельефы и статуи. Грабят музеи, частные собрания, церкви, вырезают графику из библиотечных альманахов. Рынок наводнен подделками: по разным оценкам, среди картин русских художников их до 90 процентов.

Излюбленный маршрут неспешной субботней прогулки не меняется у Алексея Кисточкина годами: вернисаж в Измайлове, торговцы монетами у магазина «Нумизмат» на Таганке, десятки неприметных антикварных лавок и точек скупки на Старом Арбате, затерянных среди развалов книг, сувенирных магазинов, уличных шаржистов и музыкантов. Обходы он продолжает до сих пор, только в руках больше нет папки с фотографиями краденого. На Таганке коршуны-нумизматы оставляют свои драгоценные капсулы для монет, развешанные на перила, и слетаются вокруг него, жмут руки, улыбаются, спрашивают как дела и хвастаются: дома все хорошо, третьего ребенка жду, ты-то как? Сюда приносят не только монеты — еще картины, иконы, ордена, однажды даже пытались продать древнюю пушку. Кисточкин смеется: все это, конечно, незаконно, но нумизматов полиция почти не гоняет. Куда-то ведь люди должны приносить краденое, а значит, тут их легче ловить.

Другое дело — лавки на Арбате, суровые, неприветливые и рассчитанные на своих. Случайного туриста в поисках шапки-ушанки здесь встретят грубым «вам чо». На разбитых крылечках трутся лица криминального толка, курят и обсуждают тонкости сбивания цен, но Кисточкину все равно кажется, что это место давно потеряло свой дух. Сплошное стекло, ни старой Москвы, ни былого криминала. Вот здесь раньше продавала с рук антиквариат «центровая» бабка, ее помощник был информатором Кисточкина. На месте вылизанного магазинчика сидели «серьезные люди», к ним полицейский однажды направил проверку — не хотели сотрудничать. А в этой лавке он как-то выдавал себя за продавца. Обитатели тесных старьевок встречают сыщика улыбками: они его, конечно, знают в лицо.

Все краденные произведения искусства рано или поздно где-нибудь всплывут — это закон рынка. Вот только раскрывать эти дела уже некому: в последние годы антикварные отделы стали постепенно закрывать, большинство известных сыщиков вышли на пенсию или попали под сокращение. Черная дыра арт-преступлений в России становится все больше.

Антикварные отделы появились в структуре МВД в начале 1990-х, когда по стране пошла волна ограблений церквей, музеев и частных коллекций. «На один доллар можно было жить две недели, а тут выяснилось, что произведения искусства — самые конвертируемые товары, — вспоминает бывший старший оперуполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска МВД Илья Рясной. — Банды выносили целые регионы, ходили от дома к дому и от церкви к церкви, вытряхивали все, и каждый такой заезд обязательно сопровождался убийствами». Рясной занимался произведениями искусства 16 лет: расследовал кражи икон, возвращал из Австрии фарфоровый медальон с изображением Петра I, похищенный из музея-усадьбы «Останкино», задерживал вора 60 древних чертежей изобретателя Ивана Кулибина и арестовывал в аэропорту Шереметьево продавца поддельных картин Александра Белиловского.

В девяностые, по данным Рясного, каждый год регистрировали порядка пяти тысяч преступ­лений с произведениями искусства. Сыщики вращались в арт-мире, ведущем дела в серую и в обход налоговой, общались с Интер­полом, ФСБ и таможней, разрабаты­вали информато­ров, принуждали мелких барыг к сотрудни­честву и обрастали связями. Главной задачей антикварных отделов, которую не ставили перед другими подразделениями, был возврат украденного.

Каждый опер выбирал себе направление по вкусу: иконы, чаши, потиры, Евангелие и другие предметы культа; букинистика, нумизматика, фалеристика, филателия и филокартия; живопись и подделки; и самое большое направление, декоративно-прикладное — стекло, фарфор, металл, мебель, серебро, рамы для фотографий, оклады для икон, скульптуры, ювелирные украшения, оружие. Милиционеры читали профильную литературу, общались с экспертами, для них проводили лекции и семинары по искусствоведению. Илья Рясной и теперь с готовностью объяснит, почему любит Тициана и Рембрандта, а авангард может рисовать и ребенок. С 2006 по 2008 годы он состоял в правительственной комиссии по ревизии музеев, которую собрали после обнаружения «кражи века» в Эрмитаже: из фондов музея тогда украли 221 экспонат. Рясной жестко критиковал организацию хранения и заявил, что из отечественных музеев в общей сложности похищено 50 тысяч предметов.

Выпускник Московского университета МВД Алексей Кисточкин пришел в антикварный отдел в 2004 году, когда ему было 23 года. До этого старший лейтенант работал дознавателем и опером в «убойном отделе» Северо-Восточного округа и в 12-й отдел, куда брали только опытных сыщиков, попал случайно — узнал о вакансии, посоветовался с бывшим университетским преподавателем и пришел на собеседование.

Золотые времена, если когда-нибудь и наступали в антикварном отделе, к этому моменту подходили к концу. В отделе, рассчитанном на десять человек, не хватало половины сотрудников. Новых никто не искал, а начальство вообще не всегда понимало, зачем держать этот закуток из нескольких кабинетов — к статистике там не стремятся, ведут очень небольшое количество дел. Тем не менее антикварный отдел в милицейской среде по-прежнему считался элитным.

Кисточкин быстро выбрал свою сферу — ордена и медали. Только кража у ветеранов и стариков вызывала у него такую жгучую злость. Дарить и продавать госнаграды запрещает статья 324 УК, поэтому на черном рынке цены на них заоблачные: например, стоимость флотского ордена Ушакова I степени доходит до нескольких сотен тысяч долларов. Как и коллеги, Кисточкин оброс связями и сетью информаторов — закрывал глаза на мелкую торговлю и за это получал сигнал, если на продажу приносили краденое или подозрительное.

Первым крупным делом Алексея Кисточкина стал арест в 2005 году пятикратно судимого за грабеж, организацию азартных игр и оборот холодного оружия Александра Карманова по прозвищу Удод-старший. После очередной отсидки тот зарегистрировал подставную фирму «Музей военной истории» и стал узнавать адреса героев войны, космонавтов, маршалов авиации и ПВО, адмиралов флота, родственников крупных советских чиновников. Карманов приходил к ним домой и убеждал продать награды для экспозиции его «музея», многие ветераны и стесненные в средствах родственники соглашались. Следователи вышли на Удода-старшего, когда занимались делом другого вора наград по кличке Волшебник. При задержании у Удода обнаружили несколько десятков наград, орденских книжек и еще столик, подаренный Брежневу тружениками Таджикской ССР.

О некоторых своих похождениях Кисточкин вспоминает с восторгом. В 2006 году он с напарником ездил по Подмосковью на служебной «девятке» и три дня «наводил шороху по всей Балашихе» — искал банду наркоманов, укравших из частного дома видео- и аудиотехнику, а также эскиз художника Павла Корина и палаш XVIII века. Милицио­неры с ордером вламывались в балашихинские притоны, заставляли спускать наркотики в унитаз, перепугали всю местную гопоту, которая стала сочинять про двух муровцев легенды, и через две недели задержали грабителей. Арест, вспоминает Кисточкин, проходил «весело»: МЧС выпилило дверь, милиционеры с пистолетами ворвались в квартиру, положили одного грабителя лицом в пол, а второго долго не могли найти, потому что он сжался, как улитка, и прятался под диваном. «Боязно было — наркоманы же, вылезет, иглой ткнет, и будет у тебя гепатит, ВИЧ или что подобное». Старинный палаш так и не нашли.

В начале 2009 года Кисточкин стал майором, в июле его повысили до заместителя начальника отдела, а в августе к нему попало дело Мхитара Казаряна. Он воспринял его как рядовое, еще не зная, что это будет последнее крупное дело, которое в своей истории раскроет 12-й отдел.

В клокочущем клубке московских коллекционеров, пронырливых арт-дилеров, уличных перекупщиков, меценатов, галеристов, реставраторов, продажных экспертов, нечистых на руку владельцев антикварных лавок, ушлых кураторов и художников всех мастей Мхитар Казарян успел выдать себя почти за всех. Солидный 43-летний мужчина посещал салоны, выставки и вернисажи и представлялся то дилером, то экспертом по живописи, то дипломированным специалистом по оценке ювелирных изделий.

Знакомства в сфере, где все друг друга знают и ненавидят, заводятся просто. Казарян рассказывал, что у него есть хороший покупатель, брал что-нибудь недорогое, приносил деньги, оставляя после себя приятное впечатление, — а потом предлагал совершить сделку покрупнее.

В июле 2009 года Казарян позвонил искусствоведу Патимат Гаммадовой, дочке известного дагестанского фольклориста и специалисту по старинному холодному оружию, и предложил очередную сделку. Гаммадова знала Казаряна как «Михаила» и уже вела с ним дела: за лето он забрал у нее на продажу одну картину стоимостью 1,5 миллиона рублей и коллекцию оружия на 2,5 миллиона — 11 кинжалов XIX века и 10 кремневых, капсюльных и шпилечных пистолетов XVIII-XIX веков. Хотя денег за них Гаммадова еще не увидела, она все равно согласилась помочь. Казарян искал выходы на владельца картины «У окна» известного художника Константина Коровина. Любая сделка с искусством быстро обрастает цепочкой случайных людей и заинтересованных жуликов. Гаммадова позвонила знакомой перекупщице, та позвонила Валерию Сурикову, называющему себя главой Международного института имени Андрея Тарковского, Суриков позвонил жене коллекционера и владельца галереи «Коносьеръ» Кирилла Белянинова. Полотно «У окна» он купил в Париже годом ранее у знакомого француза. На картине изображены две девушки за столиком, заставленным цветами. Размером 81 на 60 сантиметров, написанное крупными импрессионистскими мазками, это полотно не относится к известным произведениям Коровина. Эксперты говорят, что он создал его в эмиграции во Франции, раскрытое окно и проступающая зелень были излюбленным мотивом художника — похожая работа экспонируется в Третьяковской галерее. Кириллу Белянинову нравилось думать об этом холсте как об акте возвращения отечественных ценностей обратно на Родину, и он не хотел его продавать. Но в стране тянулся кризис, бизнес не шел, и Белянинову нужны были деньги. На тот момент стоимость «У окна» оценивалась в 26 миллионов рублей, поэтому коллекционер разрешил жене отдать полотно — «на показ» потенциальному покупателю.

Днем 3 августа 2009 года Валерий Суриков написал расписку в галерее «Коносьеръ» на Мясницкой улице, забрал картину и поехал домой к Патимат Гаммадовой в Стремянный переулок. На встречу вместо интересовавшегося полотном Казаряна приехал его подельник — 51-летний Александр Гречихин, уроженец села Анненково Пензенской области. Представившись экспертом со стороны покупателя, он взял лупу и стал осматривать картину, делая вид, что профессионально ее изучает. Для заключения сделки Гречихин попросил всех поехать в отделение банка. Картину оставили дома. Но в отделении Гаммадовой позвонил Казарян и начал под разными предлогами тянуть время: заказчик задерживается, всю сумму еще не собрали, но уже вот-вот. Затем он убедил женщину, что картину надо непременно показать покупателю лично, поэтому она позвонила домой мужу и попросила передать холст эксперту Гречихину, который сейчас за ней заедет. Позже в суде Валерий Суриков заявит: в какой-то момент он понял, что сделки не будет, и потребовал отвезти его на Стремянный переулок, но картины там уже не было.

В течение недели Суриков не рассказывал про кражу владельцу картины и пытался сам разобраться с ситуацией. Но в итоге сознался, сходил на прием в милицию — к Илье Рясному, затем в 12-й отдел — и написал заявление.

Майор Кисточкин взял папку и отправился по привычному маршруту — в подполье столичного арт-криминала. Наводку дал продавец оружейной лавки в Гостином дворе: к нему приходили двое и, пытаясь не попадать в объектив камер наблюдения, вывалили на прилавок груду древнего оружия. Пока он рассматривал кинжалы и пистолеты, один из посетителей предложил ему купить «Коровина». Продавец подумал, что речь идет о первом серийном советском пистолете ТК (Тульский Коровина) и отказался; мужчины оставили свой номер телефона. Через продавца Алексей Кисточкин назначил встречу на знакомой территории — в антикварной лавке на Пушечной улице.

Солнечный день, 20 августа 2009-го — 17 дней после кражи картины. Александр Гречихин одет неприметно: джинсы, рубашка, кепка, ветровка. Лысый, с родинкой на щеке, немногословный и совершенно не разбирающийся в живописи и старине. В руках полиэтиленовый пакет с завернутыми в газету кинжалами. Майор Кисточкин «включил легенду»: представился успешным бизнесменом, заканчивающим ремонт нового дома на Рублевке — «не хватает только кинжалов на стене». Милиционер без оружия, рядом два неприметных экипажа-наружки — одна машина и несколько сотрудников на ногах. Переговоры по мобильным, никаких микрофонов на теле и прослушки, как принято в кино. «Нищая милиция, все сделано на коленке», — без восторга вспоминает Кисточкин.

Майор выбрал пару лезвий, Гречихин потребовал по две тысячи долларов за каждое, но сыщик профессионально сбил цену до 500 долларов: указал, что и состояние так себе, да и ценности особо никакой.

— А картины у вас есть? — забросил удочку милиционер. — Ну, Боголюбов, Шишкин, Коровин, Левитан?

— Да, есть кое-какие вещички, — ответил Гречихин.

Договорились встретиться через пару дней, слежка оборвалась в метро — Гречихин подозревал, что за ним могут наблюдать, и сумел скрыться. Но дальше не пошло: уголовное дело не открыли, денег на покупку кинжалов у отдела не было, получать их официальным путем из МВД было, по словам милиционера, «геморройно», Суриков от предложения оплатить операцию тоже отказался. Гречихин на связь выходить перестал, а Кисточкин и его коллеги попали в привычную ситуацию, когда поймать преступника мешает сама правоохранительная система.

Бывшего следователя Илью Рясного коллеги презрительно называют «писатель» — последние лет десять он в свободное время писал детективные романы по мотивам увиденного на службе (Вы можете знать его по таким книгам, как «Ночь длинных ножей», «Ловушка для олигарха» и «Белый легион: Террор не пройдет»). Невозмутимый и флегматичный, Рясной еще в 2012 году открыто говорил о развале всего антикварного направления. Логику сокращений он понимает: преступлений с 1990-х стало в разы меньше — 500-600 в год против пяти тысяч, но считает, что нужно было оставить ядро отделов, которое бы работало со средой и выявляло «латентные дела». Мошенничество, считает Рясной, расследовать легче всего, потому что известны действующие лица, но крайне сложно доказывать. Это случилось и с аферой Казаряна: прокуратура Замоскворечья не давала возбудить уголовное дело по статье «мошенничество», потому что считала это обычным нарушением условий коммерческой сделки. В конце концов, в арт-мире так принято вести вдела: никаких лицензий, вместо отчетности — расписки и толстые гроссбухи с суммами комиссионных, а с полицией лишний раз связываться никто не хочет.

С каждым годом качество расследований все меньше волновало и начальство, подтверждает Алексей Кисточкин: «Ряду руководителей было наплевать, им были нужны только показатели, чтобы сидеть в своем кресле. В лоб это не говорилось, а так кулуарно: если вала антикварной преступности с еженедельными разбоями и убийствами в сводках больше нет, то зачем целый отдел держать? А то, что это напрямую связано с нашим воспитанием, с нашим образованием, с культурой и историей — им наплевать на это». Начальство ждало от отдела быстрых и громких раскрытий, которые помпезно показывали бы в вечерних новостях и расписывали в газетной криминальной хронике.

Возбудить уголовное дело по факту хищения картины Коровина удалось лишь в мае 2010 года: Кисточкин напросился на прием к прокурору и убедил его. «В прокуратуру часто приходят люди с улицы, но они надзорная инстанция, что позволяет им вести себя немного по-хамски: "мы можем все, мы над вами надзиратели". Но при этом они безграмотны и иногда принимают абсолютно незаконные решения», — говорит сыщик. Расследование наконец сдвинулось с мертвой точки: муровцы отследили десяток телефонов, нашли новые эпизоды, но задержать преступников никак не могли. «Медленно ковырялись», — описывает этот процесс Кисточкин. Все это время Казарян и Гречихин без всякого труда получали новые трофеи — два старых серебряных сервиза, вторую картину Коровина, «В интерьере», полотно одного из самых известных русских маринистов Льва Лагорио «Маяк», стоимостью 300 тысяч долларов.

Пока все краденое оседало в арбатских лавках, измайловских вернисажах и ломбардах, оперативники пытались крутить бюрократические жернова: ездили по московским отделениям полиции, собирали воедино возбужденные в разных частях столицы дела, сдавали их в Главное следственное управление МВД. «Следствие к делу относилось спустя рукава, — злится Алексей Кисточкин. — Мы функции почтальонов зачастую выполняли, это бред. Следствие сидит, ковыряет в носу, а сыщики МУРа катаются вместо посыльных. Возбудили дело и положили его. Мы собираем доказуху, находим свидетеля, приводим его, он должен быть допрошен, но следствие говорит: "Не сейчас, да-да-да, все сделаем". Когда уже процессуальные сроки начинают поджимать, они тяп-ляп доводят дела, трое суток подряд всех допрашивают, чтобы успеть направить в суд. Допрос получается некачественный, на коленке. А когда человека нужно уже задерживать, мы не можем, потому что нет доказательной базы».

Бардак был и в самом московском угрозыске — в октябре 2011 года ФСБ провело на Петровке обыски и взяло под стражу оперативника 9-го спецотдела, который занимался борьбой с местами незаконного сбыта краденого и часто пересекался с антикварщиками. Арестованный за поборы с ломбардов и лавок сотрудник пошел на сделку со следствием и сдал своих коллег.

Всю зиму и весну 2012 года Мхитар Казарян в одиночку терроризировал зампредседателя правления «НРБанка». Увлекающийся коллекционированием банкир принимал мошенника за опытного ювелирного эксперта и хвастался своей коллекцией в офисе на Большой Лубянке. В несколько заходов он отдал Казаряну семь картин, старые книги, драгоценности и коллекцию дорогих часов.

Банкир долго не мог поверить, что его обманули.

В июле 2012-го в Москве прошло два задержания. Арест бывшего начальника 9-го отдела Владислава Карпухина гремел в новостях: полковника обвинили в получении взятки в 2,9 миллиона рублей от владельца ломбарда. Казаряна и его подельника арестовали тихо и без огласки.

В гостиничном номере полицейские нашли непроданные вещи банкира: зеленый камень, букинистические книги, настольные черные весы 1903 года с бронзовым напылением, старинное яйцо-шкатулку и картину.

Кисточкина на задержание даже не отправили: веселья в духе «шорох в Балашихе» у антикварщиков больше не было, только бумажная волокита. В отсутствие громких преступлений

на 12-й отдел все чаще стали скидывать дела других подразделений и требовать заниматься чем-нибудь еще, например, квартирными кражами или охраной митингов.

К моменту, когда суд вынес приговор Казаряну и Гречихину, московского антикварного отдела больше не существовало. С 17 января 2013 года подразделение влили в отдел квартирных краж, назвали все это «двенадцатым», а антикварную направленность оставили только на бумаге. Бывшие сотрудники отдела, продолжающие работать в ГУВД, тщательно избегают слов «ликвидация» и «сокращение», предпочитая им «реорганизация» и «текучка». Пресс-служба столичной полиции отрезает: это все совершенно секретная информация, а говорить о численности состава отделов в правоохранительных органах «вообще недопустимо».

В полиции заверяют: необходимость в больших антикварных отделах отпала, потому что они «пересажали» всех крупных мошенников и история Казаряна больше не повторится. Бывшие сыщики убеждены в обратном — на свободу скоро начнут выходить когда-то посаженные ими воры и однозначно примутся за прежнюю работу. Алексей Кисточкин, перебарывая раздражение, отработал год при новом порядке: 3-4 совещания в день, сплошная бюрократия и бумажки, от сидячего образа жизни болит спина и колени, заставляют носить форму, не дают заниматься любимым делом.

В январе 2014 года он уволился. В марте суд вынес приговор: Казарян получил девять, а Гречихин десять лет колонии общего режима. Вопреки ожиданиям полицейских, дело прошло совершенно незамеченным, а к приговору осталось много вопросов — например, неясна роль Патимат Гаммадовой, которая и после пропажи картины Коровина продолжала отдавать мошенникам части своей коллекции. Казарян заявил, что идея с кражей «У окна» принадлежала ей, но судью это не заинтересовало. Большую часть краденого полицейские обнаружили в московских ломбардах и у скупщиков, однако обе картины Коровина по-прежнему в розыске. На сайте галереи Кирилла Белянинова висит объявление о поиске «У окна». Коллекционер уверен: показания мошенников, будто они продали картину иностранцу на вернисаже в Измайлове за 2 миллиона рублей, — вранье, она утекла куда-то через россыпь мелких московских лавок и все еще в России.

Илью Рясного сократили в августе. Ему 51 год, он продолжает писать детективы и не теряет своей фирменной флегмы. Кисточкин поработал в экспертизной компании, но дело не пошло, и сейчас собирается переключиться на авторское право в сфере искусства. Правоохранительные органы, считает он, деградировали, но деградировали они закономерно, вместе со всей страной. «И система такая, и люди такие. Не хотят работать, хотят получать деньги, ничего не делая, или использовать служебное положение для заработка. Милиционеры — это такие же люди, как мы все, — говорит он. И внезапно прибавляет: А вся эта деградация — это последствия действия зарубежных спецслужб по развалу нашей страны и полной деморализации народа».

03:08 утра, 5 августа 2014 года, выпавший из времени купеческий городок Плес на Волге, где Исаак Левитан прожил три летних сезона и, пораженный местной природой, написал двести картин. К дому-музею художника подъезжают двое на мотоцикле, черным баллончиком закрашивают объективы камер наблюдения и кувалдой выносят пластиковую оконную раму на первом этаже.

Беззвучная охранная сигнализация отправляет сигнал тревоги на пульт вневедомственной охраны по Приволжскому району. Грабители влетают внутрь и срывают со стен пять небольших полотен. «Тихая речка», «Речная заводь. Прудик», «Овраг с забором», «Полустанок» и самая большая, 25 на 33 сантиметра, картина маслом на картоне — «Роза». Выбираются через окно, прыгают на мотоцикл и уносятся. Стоимость украден­ного оценивается в 77 миллионов рублей, ограбление входит в топ-15 краж историко-культурных ценностей в современной России. В этом списке, среди прочего, похищение 92 древних манускриптов из Российской национальной библиотеки (около 140 миллионов долларов), кража Библии, отпечатанной Гутенбергом в 1450 году, из спецхранилища МГУ и похищение виолы работы Страдивари из Музея музыкальной культуры имени Глинки. Но если все перечисленное было найдено и возвращено, то в расследовании «плесского» дела подвижек нет уже год. Судя по тому, что полицейские Ивановской области начали сотрудничество с 12-м отделом, они смогли установить лишь один факт: след краденого тянется до Москвы.

Через три минуты после ограбления в музей Левитана приехал экипаж вневедомственной охраны. На месте преступления они застали только выбитое окно, пустые стены и брошенную в зале кувалду.