Все за 10 лет: 2013

«Вне системы». Так назывался мой спектакль к 150-летию К.С. Станиславского, который прошел в МХТ всего один раз — 17 января 2013 года. Документальная пьеса Михаила Дурненкова по мало кому известным письмам и дневниковым записям Станиславского ожила на сцене с помощью лучших актеров МХТ.

Многие недоумевали: «Как можно столько сил отдать ради одного представления? И что, это никогда больше не повторится?» Я отвечал: можно, никогда. Важно напомнить себе и другим, что театр эфемерен, что он выше и больше своих авторов и создателей. Что в нем нет ничего навсегда, а крики «Браво! Победа! Успех!» подбадривают, но они сиюминутны и по большому счеты ничтожны перед временем, искусством и судьбой.

Этим днем и этим спектаклем я заканчивал десятилетнюю работу в Художественном театре и начинал новую жизнь. Совсем скоро должен был открыться новый театр, в котором мне предстояло работать. Я придумал ему название — «Гоголь-центр».

Открылся он 2 февраля. Вся театральная Москва пришла посмотреть на новое пространство, на нашу церемонию открытия. Все пришли нас поддержать, зная, ценой каких усилий мы открывали «Гоголь-центр». Нападение на директора, угрозы в мой адрес, анонимки, доносы. Бесконечные репетиции спектаклей, ремонт, ремонт, ремонт. Круглосуточный ремонт.

В день открытия «Гоголь-центра» я получил букет от Юрия Любимова, сам он болел, цветы принесла его жена. Там была записка: «Желаю вам и вашему театру долгой жизни и процветания».

Первый спектакль, который мы сыграли в «Гоголь-центре», был «Отморозки» по прозе Захара Прилепина. Он начинается словом «революция», а заканчивается песней Цоя «Красно-желтые дни». Полный зал — 600 зрителей. Непередаваемые чувства. Волновались все. На спектакль пришел Навальный с семьей. Купил билеты и пришел. Когда в конце спектакля весь зал встал и очень долго не отпускал артистов «Седьмой студии», я подумал, что вот только теперь всех, кто придумывал, организовывал, строил, красил и помогал открыть «Гоголь-центр», можно поздравить с открытием и успехом.

Создать театр с нуля — это редкая возможность, уникальная. Я точно знал, что буду делать «Гоголь-центр» театром для умных и прогрессивных горожан. Театром без ВИП-зон, без каких-то резерваций для специальной элитной публики, с доступными ценами. Знал, что будут кинопремьеры, лекции, выставки, концерты, дискуссии. Спектакли — авторские, художественные. И никакого служебного входа, никакого закулисного буфета. Я решил, что это будет демократический театр, доступный, честный. Это должно быть пространство, в котором спектакли объединены пониманием очень простого правила: в театре все люди равны. И эти люди называются красиво — «публикой». То, что не получилось сделать в стране, попробуем сделать в театре. Вдруг получится? Вот и все мои мысли в самом начале 2013-го. Но за год размышления мои сильно изменятся. Да не за год, а уже на следующий день после открытия.

К нам нагрянули органы правопорядка. И им было совершенно все равно, кто месяц назад напал на нашего директора или кто непрерывно писал мне угрозы. Им было очень интересно порассуждать про содержание спектакля «Отморозки»:

— Предоставьте нам запись спектакля.

— У нас нет записи. Купите билет и приходите, смотрите.

— Ваш спектакль призывает к революции?

— Наш спектакль — это художественное произведение, он ни к чему не призывает. Спектакль получил премию «Золотая маска», он сделан по знаменитой книге, которую вы можете купить в любом книжном и прочитать.

— И что, в нем все слова, как в книге?

Чуть позже мы выясним, что органы приехали к нам не по зову своего сердца, а по доносу одной из актрис бывшего театра имени Гоголя. Не власть. Не кровавый режим и не эти самые органы вложили ей перо в руку и заставили писать. Это зов ее души. Это ее генетический код. Вспоминается Довлатов: «Сталин, конечно, преступник. Но кто написал миллион доносов?»

В 2013-м между репетициями и спектаклями я читал новости в интернете и иногда путался: что это — реальность или абсурдистская пьеса? Название для этой пьесы случайно придумал комментатор прямого эфира, когда на глазах у всей страны взорвалась ракета «Протон-М». Глядя на падающий горящий факел, он тихо произнес: «Что-то пошло не так». Что-то пошло не так. Это точно про 2013-й.

В этом году наша страна близко познакомилась с Навальным и Сноуденом. Один борется с коррупцией, другой — с «большим братом». Оба приоткрывают изнанку государства. За это государство им беспощадно мстит. В этом же году мы близко знакомимся с Мизулиной и Милоновым. Они увлеченно лезут к своим согражданам в трусы. Сограждане ржут над ними в «Фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)» и, кажется, пока не до конца осознают, что на самом деле начинает происходить в стране.

В 2013-м у меня важная премьера. Спектакль «Идиоты» по фильму Триера. В мае Фонд им. Андрея Вознесенского наградил меня премией «Парабола». Приятно. Но потом вдруг снова искаженная реальность, напоминающая дурную пьесу. В телевизоре нелепо машущий руками человек призывает сжигать сердца геев. При этом сам напоминает гея. Манерный. Белесый. Чуть позже он станет главным телеидеологом страны. В его бесконечной программе выйдут сюжеты и про меня. В них расскажут, как я разрушаю театр.

Все это время не прекращаются разговоры с органами. Так я давал объяснения следователю, «проверяющему» мой спектакль «Человек-подушка» на наличие «сцен педофилии» и «насилия с участием детей»:

— Род вашей деятельности?

— Режиссер.

— Когда и где был поставлен спектакль «Человек-подушка»?

— МХТ. Кажется, 6 лет назад.

— С кем был согласован данный спектакль?

— С Табаковым, Смелянским и еще с около 15 работниками театра.

— Каким образом подбирались актеры?

— По таланту.

— Лично ли разговаривали с родителя малолетних актеров?

— Лично.

— Какие роли играют малолетние актеры в данном спектакле?

— Роль девочки и роль мальчика. Они воображение главного героя.

— Осознают ли дети, участвующие в спектакле, что в нем присутствуют сцены насилия, жестокости?

— В спектакле нет сцен насилия и жестокости. Есть сцены, где дети носят птичек и льют краску. Еще есть сцена, где носят большую слезу и деревянные палки. И сцена, где девочка оказывается жива, хотя все думали, что она убита маньяком.

— Какова идея спектакля?

— Гуманизм. Художник — всегда помеха для полицейского государства. Дети не должны страдать. Мерзавцы должны быть наказаны. Если в государстве царит произвол, то оно рухнет. Мерзавцы всегда прикрываются заботой о детях. Тоталитаризм — зло.

Заказчиком «мизулинга» на этот раз была власть — комиссия «Госдуры» по нравственности. Те самые люди, над которыми легкомысленно ржал «Фейсбук (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)». Кабала святош. Все, как описано у классиков. И теперь уже нет никаких иллюзий. Это не пьеса. Это новые обстоятельства времени под названием «Что-то пошло не так».

Мое лето 2013-го началось в Берлине. Этот спокойный город каждый день становится все роднее и ближе. Первый раз не хотелось выходить из квартиры, накатило какое-то сонное марево. Смотреть в потолок. Не думать о том, что происходит. Не думать вообще ни о чем. Берлинское лето иногда растворяется в безумии соцсетей. На родине вовсю работает взбесившийся принтер — только успевай заправлять его бумагой. Принят закон о «гей-пропаганде».

Этим же летом со своего поста ушел Анатолий Миронович Смелянский. Недавно он был в «Гоголь-центре», мы сделали снимок на фоне Ефремова, с которым он работал много лет. Ефремов улыбается и руками как бы обнимает нас. Смелянский почти 13 лет был ректором Школы-студии МХАТ. При нем случился настоящий расцвет Школы. При нем и с его помощью возникла наша «Седьмая студия». Он знает, что нужно уходить вовремя. «Не хочу», — он говорит это про все вместе: и про возраст, когда сил становится меньше, и про ситуацию в стране, которая заботит его не меньше собственного здоровья. И это его «не хочу», сказанное тихо, как бы себе, бархатным голосом, прозвучало как диагноз, как вердикт наступающей эпохе.

«Не хочу». В советское время была пьеса «Не был. Не участвовал. Не состоял». Думаю, скоро это неучастие и будет нашим Таксимом. Не быть среди сволочей. Не состоять в списках погромщиков и холуев. Уже неплохо. Уже хоть что-то.

В Берлине тихо. В универмаг, держась за руки, зашли два парня. Семья. Покупают домой продукты. Поцеловались. Им хорошо. Они счастливы. Годом ранее одно издание попросило меня обратиться со словами поддержки к гомосексуальным подросткам (это было сделано сразу после потрясающего обращения Обамы к американским подросткам-геям). Я тогда сказал просто: «Ребята, уезжайте отсюда. Здесь вы никогда не будете счастливы». За эту фразу меня критиковали, обвиняя в пессимизме, в паникерстве, в чем-то там еще. В 2013-м я бы повторил свои слова. Только с одним уточнением: ребята, усердно учитесь, много трудитесь, становитесь лучшими в профессии, становитесь по возможности самыми умными и самыми талантливыми. И уезжайте без промедления.

В сентябре Фонд кино не дал денег фильму «Чайковский», сценарий к которому написали мы с Юрием Арабовым. Сказали, что «не видят зрительского потенциала». Перед этим в прессе вышло несколько интервью разных деятелей отечественной культуры с зажигательными размышлениями о том, «был Петр Ильич геем или не был». «Не был», — утверждает министр культуры. «Не знаю и знать не хочу», — вторит ему мой соавтор. «Был!» — хором отвечает им весь мир. Всех это чертовски волнует. Страна спорит, за что мы его любим. За это? Или не за это? В Минкульте не уверены, правильно ли будет раскрыта личная жизнь композитора. И это очень показательная и стыдная примета года: бесконечные рассуждения о сексуальности бедного Петра Ильича.

В том, что этот фильм в нашей стране оказался не нужен, есть печальная ирония: Петр Ильич в последние годы жизни был намного востребованнее в Европе и Америке, чем в России. На родине его «заклятый друг» Ларош писал кислые рецензии на каждую премьеру. На родине «культурная общественность» увлеченно жила сплетнями про его личную жизнь, а слушая музыку, пожимала плечами: мол, нет в ней ничего особенного, вот Мусоргский был гений, а этот — так.

Все эти годы я в миллионах интервью твердил, что в театре нет цензуры. Но теперь стало совершенно ясно, что цензура в театре есть. Цензура, вскормленная страхом. К концу 2013-го я с грустью понимал, что теперь любая свобода, любое желание найти смысл, любое желание высказаться в России расшибаются о мрак и морок. В МХТ только поутихли прокурорские проверки по поводу моего спектакля «Человек-подушка», как образовалась целая серия писем и заявлений от «возмущенных и оскорбленных» граждан вокруг спектаклей Кости Богомолова. Требуют отставки Табакова. Требуют «отдать под суд», «запретить», «закрыть».

Нам казалось, что где-то в театре, в кафе, у компа воздух посвежее. И мы до последнего старались не обращать внимание на наводнение, залезая на шкаф, в поисках спасения под потолком. Теперь мне стало понятно, что воздуха не осталось ни в театре, ни в кафе, ни у компа, ни под потолком. «Начальство» уже ничего не стесняется, нам просто говорят: «нельзя». В «Гоголь-центре» запретили проводить премьеру фильма «Показательный процесс: История Pussy Riot» и встречу с Надей Толоконниковой и Машей Алехиной, которых буквально накануне выпустили из тюрьмы. Год назад я и представить себе не мог, что «в такое *** попаду». Хотелось уволиться. Не уволился. Было обидно бросать профессию, бросать «Гоголь-центр».

Тогда я написал у себя в блоге: «Я призываю всех людей, для которых живы понятия честь и свобода, для которых важны достоинство и право художника творить и говорить свободно, сплотиться и сопротивляться приходящему мраку. Словом, делом, искусством, кто чем может». Сегодня, когда мрак пришел и вытеснил нас отовсюду, стало ясно, что сопротивляться ему будет небезопасно. Не только для профессии, но и для жизни.