Все за 10 лет: Гейм и Новоселов — нобелевские лауреаты

— Я за Нобелевской премией совершенно не слежу, мне это неинтересно. Я и тогда, когда мы стали лауреатами, не следил. Знаете, в одной книге есть такая история: герой попадает в будущее, где люди ищут способ остановить научный прогресс. Героя спрашивают, что делать. И он советует: учредите 20 научных премий — всякий прогресс сам остановится. Что касается инженерных и фундаментальных достижений, их довольно сложно разделить, многие фундаментальные открытия через несколько десятков лет становятся настолько привычными, что уже воспринимаются как совершенно обыденное инженерное решение.

Gareth McConnell / SORIKA

И в то же самое время мы используем эти решения в дальнейших фундаментальных экспериментах. Скажем, сверхпроводимость сто лет назад была передним краем науки, а сейчас сверхпроводящие магниты можно обнаружить в любом госпитале. А главное, от науки в принципе невозможно требовать какой-то прикладной пользы. Будет такая польза или нет – это совершенно невозможно предсказать.

— Есть, однако, расхожее представление, что толчок развитию и фундаментальной науки, в первую очередь физики, и технологий в XX веке дал именно прикладной запрос — атомная бомба.

— Отчасти это так, но не забывайте, что бомба не получилась бы без открытия радиоактивности, а на нее никакого запроса не было — чистая научная любознательность. Все сводится к двум простым тезисам: во-первых, с огромной вероятностью та наука, которой мы сейчас занимаемся, рано или поздно даст какое-то применение, причем чем более революционным оказывается научный результат, тем интереснее получится применение. Во-вторых, не стоит рассчитывать, что вы эти полезные применения на своем веку увидите, хорошо, если ими смогут воспользоваться ваши дети.

— Вы занимались фундаментальной наукой, когда открыли графен? Или специально искали что-то, что могло бы дать технологический прорыв?

— Мы занимались и занимаемся фундаментальной наукой. Не стоит воображать, что графен был какой-то готовой технологией — хоть прямо сейчас запускай на его основе транзисторы в производство. Теоретическое понимание принципа работы технологии отделяют от самой технологии сотни, а может и тысячи экспериментов. И в случае графена уже огромное количество очень интересных экспериментов было сделано и продолжает делаться: ученому работать в этой области так же интересно, как и раньше.

— А технологический прорыв произошел? Ведь с графеном были связаны совершенно революционные планы: новая электроника, сверхлегкие и сверхпрочные материалы, новые тачскрины для компьютеров и смартфонов.

— С научной точки зрения мы законы физики понимаем, во всяком случае, нам так кажется, но развернуть их в нужную сторону не можем. А технологиям нужно все ровно наоборот: главное, чтобы все работало, а уж по каким законам — не так важно. Конечно, хотелось бы, чтобы с каждой статьей о графене одновременно получались бы новые графеновые технологии, но, к сожалению, так не бывает. Сейчас на основе графена есть огромное количество индустриальных проектов, но не революционных, а нишевых: композитные материалы, теплопроводящие материалы, проводящие и защитные покрытия, гибкая электроника. В то же время все ждут, что тачскрины будут глобально заменены на графеновые. Прототипы телефонов с графеновыми тачскринами есть, даже у меня дома валяется таких несколько штук. Они прекрасно работают. Но настолько ощутимых преимуществ, чтобы переоснащать на графен все производство, не оказалось.

— Довольно обидно, что технологии развиваются совсем не так быстро, как нам постоянно обещают, а если и быстро, то не там, где мечталось. Обещали полеты человека на Марс — дали золотой айфон.

— В развитии технологий экономическая целесообразность имеет гораздо большее значение, чем собственно технологическое преимущество. Да, производство становится все более гибким, и, казалось бы, это создает огромное богатство выбора. Но именно из-за этого богатства нет гарантии, что технология с наилучшими характеристиками победит. Люди выбирают ощущениями, а не разумом. В итоге выигрывают маленькие пошаговые инновации, а не прорывные технологии, в которые нужно на первом же этапе вложить огромное количество денег.

— При этом главным заказчиком на технологии сегодня стал обыватель, который скорее заплатит за айфон в руке, чем за ракету в космосе.

— Это действительно так. И тут значительна роль государства, которое и должно объяснить потребителю, что если деньги тратиться на науку не будут, то через двадцать лет нового айфона вы тоже не получите.

— В России несколько лет назад была большая шумиха вокруг нанотехнологий, к которым, как я понимаю, как раз и относится графен. Было такое представление, что нанотехнологии — это когда есть машинка, которая все что угодно может собрать прямо из атомов. Засыпаешь в нее горсть атомов нужных химических элементов, нажимаешь кнопку, и она тебе производит пирожок.

— Я само слово «нанотехнологии» не очень люблю, поскольку не совсем понимаю, что оно значит. И шумиху тоже не люблю. Наука любит тишину, а шумиха, как правило, только во вред. Но очевидно, что мы уже в ближайшее время будем использовать все больше материалов, специально созданных для конкретного применения. Ведь сейчас по большому счету нашу жизнь определяют всего несколько материалов. Электроника — это на 99% кремний, строительство — сталь, авиация — алюминий и титан. Какие нагрузки выдержит стальная балка — такой дом вы и можете построить. А хотелось бы наоборот, примерно такую машинку, как вы описали: вам нужен материал, прозрачный, гидрофобный и, скажем, проводящий ток, и вы его под эти параметры создаете — нажатием кнопки или как-то иначе. И как раз над этим мы сейчас работаем, помимо графена мы создали большое количество различных материалов, это что-то вроде базы данных материалов толщиной в один атом, которые обладают самыми разными свойствами. И вы можете из них склеивать как раз слоеный пирожок, объединяя свойства отдельных слоев. Вам нужна, к примеру, гибкая, прозрачная и не проводящая электричество мачта для яхты — ее можно склеить.

— Чем для Вас стала Ваша Нобелевская премия сегодня, спустя почти пять лет?

— Сразу же после получения премии я поставил себе задачу забыть про нее как можно скорее и работать, как будто бы ничего не случилось. И стараюсь это делать. Слово на «Н» я практически из своего лексикона исключил. Разумеется, забыть мне активно мешают окружающие люди, вы, например. Зато научился чаще говорить другое слово на эту же букву — «нет». Вообще-то, ученые, как правило, ориентированы на коллаборацию, сотрудничество — и отказываться пришлось специально учиться, зато и работать сразу стало проще.

— После того как Вы достигли высшего признания для физика, мотивация работать дальше у Вас не пропала?

— Это самое большое оскорбление, которое, к сожалению, мне приходится очень часто слышать.