Из какого сора

Я вернулся за мусором в надежде найти какой-нибудь сувенир на память, скажем, авторский экземпляр журнала The New Yorker, куда Апдайк писал много лет. Памятных вещей оказалось гораздо больше, чем я мог ожидать. Первым, что бросилось в глаза, были уведомления о присвоении Апдайку почетных степеней ведущих американских университетов, сразу 14 штук. Кроме того, в пакетах лежали сотни погашенных чеков. Не долго думая, я вернулся домой за машиной, чтобы забрать все. И с тех пор возвращался к дому писателя каждую неделю на протяжении трех лет.

Десять почетных степеней я продал почти сразу: парень из местного книжного предложил мне за них тысячу долларов. Я несказанно обрадовался, а через неделю узнал, что он перепродал их в десятки раз дороже. А вскоре на первой полосе нашей главной газеты The Boston Globe появилась статья с примерно таким заголовком: «Почему писатель Апдайк избавляется от своих почетных степеней?» Что ж, подумал я, по крайней мере, теперь он точно знает, что кто-то хорошенько покопался в его мусорном баке. Мне показалось, что публичная огласка словно дает мне право возвращаться в Беверли Фармс снова и снова.

В то время в писательском доме, похоже, устроили генеральную уборку: еженедельно на помойке оказывались разные документы, письма, фотографии, поздравительные открытки от знаменитостей и политиков, одежда, часы, очки, ботинки — словно Апдайк хотел избавиться от всех старых вещей. Забрав вторую партию, я решил, что больше ничего продавать не буду. Правда, поначалу я сам придирчиво отбирал находки и некоторые вновь отправлял на свалку. Помню, выбросил книгу с оторванной обложкой, дешевый порнографический роман из тех, что издавали в 1960-х. Имени автора я не знал, но сама книга оказалась на удивление хорошо написана: возможно, Апдайк купил ее, чтобы понять, как лучше описывать сцены секса.

В его мусоре часто попадались интересные вещи. Например, письма. Апдайк много лет состоял в переписке с голливудской звездой Дорис Дэй: я бы не назвал ее любовной, но они определенно восхищались друг другом. Настоящие любовные письма у меня тоже есть. Имя этой женщины я, к сожалению, не могу называть, но она еще жива. Тогда же ко мне попал футляр от медали, врученной Апдайку в Белом доме, и книжка-раскладушка про Микки-Мауса — очевидно, из детства. Были еще телеграммы, счета, карточки из гольф-клуба и фотографии. Сотни фотографий. Надо признать, великий писатель оказался еще и хорошим фотографом. У меня в архиве множество портретов семьи Апдайка, пейзажей из американской глубинки и экзотических стран: есть, например, снимки египетских пирамид, которые автор сделал во время путешествия по Африке. Опубликовать их я не могу из-за проблем с авторскими правами, да и семью Апдайка не хочется обижать.

Кстати, о семье. Недавно я встречался c репортером The Boston Globe, который дружит с сыном Апдайка Дэвидом. Оказывается, тот знает о моем существовании и читал мой блог: говорит, что совсем не злится и не обижается. Сам я с Дэвидом никогда не связывался, но однажды пытался заговорить с его отцом — хотел во всем признаться и, если понадобится, попросить прощения. На каком-то мероприятии я подошел к нему и протянул открытку для автографа — это было приглашение на вручение очередной награды, которое Апдайку когда-то прислали из Белого дома. Он расписался на карточке, даже не взглянув в мою сторону. Я-то думал, что он узнает размытую президентскую печать, перевернет открытку и обо всем догадается. Но Апдайк промолчал, а потом быстро ушел, сославшись на плохое самочувствие из-за затяжной простуды, как тогда ему казалось. Через пару лет эта простуда обернулась раком легких, от которого он скончался.

Не знаю, видел ли Апдайк, как я забираю его мусор, но вот с его женой Мартой мы сталкивались не раз. Впрочем, она со мной тоже никогда не говорила. Как-то притормозила машину, кинула удивленный взгляд в мою стороны и поехала дальше. Зато я подружился с соседкой писателя: она в то время работала над докторской диссертацией в Гарварде, и у нас был общий друг-профессор. Я признался ей, чем занимаюсь каждую неделю. Сперва она отнеслась к моему хобби настороженно, но потом стала даже восхищаться. К слову, мусор Апдайка лежал у дороги вперемешку с соседским, но я всегда знал, как отличить нужные мешки: они были перевязаны голубыми веревочками, а все остальные — красными или желтыми.

Некоторые обвиняют меня во вторжении в частную жизнь великого писателя, но формально я не нарушал закон. Подбирать на улице то, что выбросили другие люди, абсолютно легально. Меня больше беспокоило другое. Те долгие велосипедные прогулки были частью реабилитации после лечения от алкоголизма, а тут я фактически получил новую зависимость. В какой-то момент все эти поездки стали слишком обременительными, но долго протянуть без них я уже не мог. Мой психотерапевт знал, чем я занимаюсь, и поддерживал: я даже приносил на сеансы кое-какие находки, и мы вместе их обсуждали. В конце концов, я решил: если из миллионов людей судьба выбрала именно меня, чтобы тем майским утром нечаянно встретить Апдайка, может, это и есть мое предназначение? Имею ли я право от него отказываться? У меня появилась уверенность, что я должен подбирать его вещи до тех пор, пока один из нас не умрет. Нужно было довести эту историю до конца.

Пару лет назад мы с женой переехали в Техас. Архив, который насчитывает несколько тысяч единиц, мы перевезли с собой: сейчас он хранится на специальном складе. Мы обзавелись небольшим семейным бизнесом — продаем фруктовый лед и ждем, когда сможем заработать достаточно денег, чтобы вернуться к нормальной работе. Вообще-то по образованию я учитель английского языка.

Пару раз мне предлагали продать архив целиком, сулили неплохие деньги. Но моя цель не заработать, а приумножить наследие Апдайка, рассказать о нем что-то новое. Правда, несколько вещей из коллекции я подарил, но лишь тем, кто способен оценить подобный подарок. Например, мой лечащий врач-терапевт, с которым я дружу много лет, съездил в отпуск во Вьетнам, и после возвращения я подарил ему сувенир, который оттуда же привез Апдайк. А недавно в Остин заезжал британский писатель Иэн Макьюэн, ему я презентовал старые очки Апдайка и экземпляр журнала The Harvard Lampoon, куда тот писал в университетские годы. У меня, кстати, лежат все номера этого журнала в конвертах, которые Апдайк отправлял родителям в Пенсильванию.

Самое удивительное, что я никогда не был фанатом Джона Апдайка. В юности он казался мне слишком скучным и занудным: все эти романы о среднем классе, о мелкой буржуазии с их мелкими проблемами. Но начав собирать коллекцию, я перечитал пару книг и понял, насколько они на самом деле глубокие. Любовные интрижки и пустая болтовня были лишь оболочкой: самые тривиальные темы он мог привести к рассуждениям о предназначении человека, о борьбе с искушением судьбы. Все его книги я пока не прочел, их ведь около полусотни, зато я читал рассказы и статьи, которые не видел никто другой.

Как-то в блоге я рассказал историю своего отца. В юности он хотел стать католическим священником и получил от какой-то религиозной организации щепку, якобы обломок Животворящего Креста. Скорее всего, его надули, отправив обычную деревяшку, но отец считал ее настоящей реликвией и до конца жизни хранил в футляре от золотых часов. Человеку свойственно наделять глубоким смыслом предметы, которые сами по себе ничего не значат. Наверное, именно этим я и занимаюсь последние восемь лет».