Йогуртовая культура
Нобелевский лауреат Дуглас Норт в двух словах передал смысл новой институциональной экономической теории. Он сказал: «Институты существенны». Институты — это формальные и неформальные правила, по которым живут люди, и механизмы, принуждающие человека жить по этим правилам. С 1982 по 1994 год Всемирный банк проводил исследование в 82 странах. Экономисты изучали, какие факторы влияют на любимый наш показатель — валовый продукт на душу населения. В исследовании были политические критерии: например, какую экономическую политику проводит правительство, как собираются налоги, как удерживается инфляция. Были институциональные критерии: например, соблюдаются ли контракты, есть ли коррупция — вещи, которые прежде экономисты считали несущественными. В результате выяснилось, что институциональные индикаторы в два раза сильнее влияют на валовый внутренний продукт, чем политические индикаторы. То есть, грубо говоря, страна, у которой бездарное правительство, может развиваться вполне прилично, если у людей в этой стране есть устойчивая, понятная система правил.
Получается, что реальные правила, по которым живут люди, гораздо важнее для экономики, чем, например, ресурсы. Мы знаем страны, которые лишены ресурсов, как, например, Швейцария или Япония. А с валовым продуктом на душу населения у них лучше, чем в России. Более того, в последние годы экономисты стали говорить о проклятии ресурсов, потому что если в стране есть ресурсы, то правила жизни очень плохие, потому что можно дыры затыкать деньгами. В таком государстве правилами заниматься никто не будет, следовательно не будет роста.
Раньше экономисты исходили из того, что человек все понимает, что прежде чем действовать он собирает информацию и здраво ее оценивает. Этому учат всех студентов-экономистов во всем мире. Допустим, вы хотите купить йогурт, чтобы позавтракать. Если бы вы действовали по классическим экономическим формулам, вы должны были бы собрать данные о том, какие существуют йогурты, что у них с соотношением цены и качества, где вообще эти йогурты продаются. Человек умрет с голоду, если будет реально собирать всю эту информацию. Поэтому первая предпосылка институциональной теории заключается в том, что человек ограниченно рационален. Иными словами, люди не боги, они не всеведущи. Значит, им как-то по-другому приходится принимать решения. Иногда человек все-таки собирает информацию и изучает рейтинги. Но есть еще три варианта принятия решений. Есть принцип присоединения к большинству: вы покупаете то, что покупают все. Есть снобизм: вы покупаете то, чего никто не покупает. И есть так называемый эффект демонстративного потребления: вы покупаете самый дорогой товар, предполагая, что он самый лучший. То есть на самом деле люди принимают решения рационально, но не так, как написано в учебнике, а по шаблону.
При этом есть шаблоны, которые вам навязывают. Вы, например, не можете работать в банке во фронт-офисе и ходить в джинсах и ковбойке. Вам навязывают пиджак и галстук, и у вас возникает раздражение от этого. Вы сопротивляетесь. И тут мы вносим вторую поправку к тому, что принято было думать о человеке. Человек ведь, оказывается, не только не бог, он еще и не ангел. Он не стремится соблюдать правила, а, наоборот, стремится обойти их при первой возможности. В институциональной теории это называется оппортунистическое поведение. Как человека можно заставить соблюдать правила? Есть государство, которое посылает полицейских и судит людей, нарушающих правила. Но есть правила, которые человек охотно соблюдает, даже если они противоречат законам. Был такой замечательный естествоиспытатель Александр Гамильтон, которого вызвали на дуэль. В ночь перед дуэлью он написал эссе о том, почему не надо ходить на дуэль. Там были изложены все возможные соображения против дуэлей: юридические, нравственные, религиозные — все свидетельствовало, что на дуэль ходить не надо. Он закончил эссе, пошел на дуэль и был убит. Он подчинился неформальному правилу. Если формальное правило поддерживают специальные люди с автоматами, то неформальные правила поддерживают все остальные люди. Человек боится, что его отвергнет сообщество. Всегда даже более страшным наказанием, чем смертная казнь, было изгнание, остракизм и так далее. Поэтому институты живут как в виде формальных правил, так и в виде правил неформальных.
Формальное правило может замещаться неформальным. Например, когда инспектор ГИБДД берет взятку. Санкция работает. Нарушитель наказан. Но по неформальному правилу. За каждым правилом всегда стоят влиятельные группы людей, которые заинтересованы в том, чтобы правило работало. Правила удерживаются не только интересом влиятельных групп, но и инерцией общественного сознания.
В институциональной экономике есть теория коллективного действия. Социологи считают так: 84% у нас за то, 56% у нас за это. Но дальше, чтобы понять, чего стоят эти 84% надо вводить понятие «переговорная сила». Оказывается, что количество людей ничего не значит. Миллион человек могут хотеть чего-нибудь, но если между этими людьми нет связей, они бессильны воплотить свое желание. А двадцать человек, если связаны друг с другом, способны действовать скоординированно и могут повлиять на ситуацию значительно больше, чем миллион разобщенных.
Превратиться из группы людей в переговорную силу непросто. Например, в доме произошел скачок напряжения и погорели все электроприборы. Несколько людей из этого дома ищут адвокатов, ходят в суд и добиваются компенсации. Для кого? Для всех. Благо достается всем, а издержки достаются только некоторым людям. Возникает великая проблема: как покрывать издержки активистов коллективных действий. Если найти решение, то группа людей превращается в переговорную силу. Чтобы большие массы людей могли действовать и влиять на формирование правил, должен существовать селективный стимул — нечто, что заставляет людей действовать совместно. Например, когда в США стали создавать ассоциации фермеров, выяснилось, что фермерам некогда заседать в ассоциациях. И фермеры в ассоциацию не вступали, пока не был придуман селективный стимул. У фермера есть одна проблема. Он не может поехать в отпуск, потому что у коровы отпусков не бывает. И вот фермеры придумали оказывать друг другу помощь на время отпусков, но помощь такая оказывалась только членам ассоциации. С этих пор ассоциации фермеров стали расти и оказывать такое мощное влияние на государство, какое в России мало какая социальная группа может оказывать. У нас в России машинка, которая создает формальные правила, то есть государство, работает плохо. Власть неустойчива, потому что не поделена между влиятельными группами, и вообще неделима. Достаточно прорваться к исполнительной власти, чтобы ни парламент, ни суд не могли помешать тебе устанавливать какие хочешь правила. Поэтому мы ничего не можем предсказать, в стране может быть все что угодно. Единственное, что можно сказать определенно — все будет не так гладко, как кажется. Мы вошли в период, который экономисты называют структурной неопределенностью. Я всегда цитирую Салтыкова-Щедрина, чтобы объяснить, чем отличается структурная неопределенность от параметрической. Щедрин писал: «Вот многие жалуются, что в Париже раньше давали восемь франков за рубль, а теперь дают только четыре. Это что! Вот когда за рубль в Париже будут давать по физиономии...» Это и есть структурная неопределенность. Когда мы рассуждаем, сколько будет стоить нефть, мы находимся в рамках параметрической неопределенности. Когда мы не знаем, будет ли вообще нефть продаваться, мы переходим в область структурной неопределенности, в область отсутствия правил.
Надо осознавать, что систему правил в стране мы выбираем не тогда, когда ходим к избирательным урнам, а каждый день. Что и у кого мы покупаем. С кем мы дружим. С кем и как нарушаем формальные правила. У нас очень низкий социальный капитал. По опросам социологов 70% людей в стране не доверяют другим людям. Это очень высокая цифра. Возможности коллективного действия крайне малы. Но социальный капитал обладает таким удивительным свойством, что нарастает сам. Способность людей влиять на власть растет, следовательно, сама собой. Надо только учиться разговаривать с другими людьми. Мы не желаем общаться с другими социальными группами и таким образом отдаем власти право диктовать нам правила. А власть состоит из тех самых групп, которые используют установленные ими правила с целью обогащения.