Вердикт присяжным
Едва ли не самая дурацкая из всех благих идей, когда-либо приходивших в голову человеку, — это суд присяжных. Впрочем, тех, кто его придумал, винить не в чем. Они умерли задолго до того, как появились на свет принципы статистического анализа и экспериментального проектирования. Эти люди не были учеными.
Я попытаюсь объяснить свою мысль о суде присяжных, прибегнув к аналогии. И если в результате кто-то сочтет мои аргументы несостоятельными на том основании, что люди и птенцы чайки — это все-таки не одно и то же, значит, я объяснил плохо.
У взрослых чаек ярко-желтый клюв с четко выраженным красным пятном возле кончика. Они отрыгивают предназначенную для птенцов пищу, когда те клюют их, целясь в это пятнышко. Нико Тинберген, лауреат Нобелевской премии по зоологии и мой оксфордский учитель, предлагал только что вылупившимся птенцам целый набор картонных муляжей чаячьей головы, различающихся по форме и по цвету пятна и клюва. Тинберген вычислял предпочтения птенцов, фиксируя для каждого цвета, формы и для всех возможных комбинаций количество клевков за определенный промежуток времени. Он хотел выяснить, обладают ли новорожденные птенцы чайки врожденным предпочтением по отношению к длинным желтым предметам с красными пятнами. Если бы сей факт подтвердился, это означало бы, что птенцы уже на генетическом уровне получают весьма подробную информацию о том мире, в который им еще только предстоит вылупиться — и в котором пища появляется из клювов взрослых серебристых чаек.
Причины, которые вызвали к жизни это исследование, а также полученные результаты нас в данный момент не интересуют. Но давайте обратим внимание на те методы, которые нам необходимо использовать, и на те подводные камни, которые нужно обойти, если, проводя подобный эксперимент, мы хотим добиться правильного результата. В итоге мы получим некие общие принципы, применимые к человеческим судебным практикам в не меньшей степени, чем к вскармливанию чаячьего потомства.
Прежде всего — и это очевидно — нам придется обследовать более чем одного птенца. Может статься, одним птенцам больше нравится красный цвет, другим синий — при общем отсутствии у птенцов серебристой чайки наклонности к одному и тому же цвету. Так что при выборке, состоящей из одного-единственного птенца, мы можем делать выводы лишь о его индивидуальных предпочтениях, и только о них. И даже если наш птенец в сто раз чаще будет клевать в один цвет, чем в другой, это ровным счетом ничего не доказывает. Свой первый выбор птенец может сделать чисто случайно, однако избрав тот или иной цвет, он попросту «фиксируется» на нем — и продолжает долбить в одну и ту же точку, не обращая на остальные цвета никакого внимания. Существенное значение имеет в данном случае то обстоятельство, что эта последовательность клевков, какой бы значительной она ни была с чисто количественной точки зрения, не дает нам «независимых данных».
Итак, один птенец нас не устраивает. А сколько нам нужно? Двое? Нет. Да и троих тоже будет маловато — и с этого момента мы начинаем мыслить статистически. Для простоты дела давайте предположим, что в ходе данного конкретного эксперимента мы сравниваем исключительно красные пятна с синими пятнами, на одинаковом желтом фоне, и всегда показываем их птенцам одновременно. Предположим, что мы по отдельности обследуем двух птенцов, и что первый выбирает красное. Вероятность такого выбора составляет 50 %. Предположим, что и второй птенец также выбрал красный цвет. Шансы на то, что он сделал выбор случайно, также составляют 50 % — даже если он дальтоник. Существует 50-процентная вероятность, что случайные предпочтения обоих птенцов совпадут (в половине из четырех возможных случаев: красное-красное, красное-синее, синее-красное, синее-синее). Троих птенцов также недостаточно. Если мы выпишем все возможные варианты, то обнаружится, что существует 25-процентная вероятность чисто случайного совпадения. 25 % — это непозволительно большая величина, если речь идет о вероятности принятия решения, исходящего из ложных посылок.
А что если взять двенадцать птенцов, и все дела? Это уже кое-что. Если двенадцати птенцам независимо друг от друга предложить на выбор один из двух возможных вариантов, вероятность случайного совпадения будет равна 1:1024, и такого рода погрешность приемлема вполне.
Но теперь представьте себе, что вместо того, чтобы обследовать каждого из наших двенадцати птенцов независимо от других, мы обследуем всю группу сразу. Мы помещаем в кашу-малу из двенадцати пискунов два манекена, оборудованных электрическими устройствами для регистрации клевков — один с красным пятном, другой с синим. А теперь предположим, что все вместе взятые птенцы 532 раза клюнули в красное и ни разу — в синее пятно. Должны ли мы, основываясь на столь впечатляющем расхождении результатов, полагать, что птенцы серебристой чайки в общем предпочитают красный цвет? Никоим образом. Поскольку эти данные нельзя оценивать как независимые. Птенцам может быть свойственна выраженная тенденция к имитации действий других птенцов (так же, как и своих собственных действий в случае с эффектом «фиксации»). Если один птенец случайно клюнул красное пятно, другие могут тут же начать имитировать его поведение, и вот уже вся компания отчаянно стучит в красное. Собственно говоря, цыплята домашних кур поступают именно так: и существуют серьезные основания полагать, что птенцы серебристой чайки в этом отношении очень на них похожи. А даже если это и не так, принцип остается принципом: полученные данные не являются независимыми и, следовательно, эксперимент не валиден. Двенадцать птенцов ничем не отличаются от одного птенца, и всю полученную сумму клевков можно зачесть как результат единичного независимого обследования.
Теперь вернемся к судейской практике: почему мы склонны считать, что двенадцать присяжных лучше, чем один судья? Не потому ведь, что они более умны, более эрудированны, чем он, или превосходят его в искусстве правовой аргументации. Никоим образом — не говоря уже о мстительности, весьма для них характерной. Подумайте только об астрономических штрафах, наложенных судами присяжных на ответчиков по самым пустячным исковым заявлениям. Подумайте о том, как присяжные идут на поводу у актерствующих, откровенно работающих на публику адвокатов. Двенадцать присяжных предпочтительны по сравнению с одним судьей просто потому, что их больше. Позволить одному судье вынести вердикт — это все равно что позволить одному птенцу говорить от лица всех серебристых чаек на свете. Двенадцать голов лучше, чем одна, потому что одни и те же доказательства оцениваются двенадцать раз.
Но для того, чтобы данный аргумент был валиден, все эти двенадцать оценок должны быть независимы друг от друга. А они таковыми, естественно, не являются. Двенадцать мужчин и женщин, запертых в одной комнате, очень похожи на ту самую дюжину птенцов. Действительно ли они, подобно птенцам, подражают друг другу, не важно — поскольку это возможно. Одного этого вполне достаточно, чтобы сделать недействительным тот принцип, по которому коллегию присяжных можно предпочесть одному-единственному судье. На практике же, чему свидетельств тьма и чему я сам был свидетелем в тех трех случаях, когда имел несчастье войти в состав коллегии, присяжные идут на поводу у двух-трех самых разговорчивых индивидов. Кроме того, существует властная потребность подчиниться воле большинства и вынести решение единогласно — что ставит принцип независимости данных под еще более серьезный вопрос. Увеличение числа присяжных здесь не поможет, или поможет не слишком (а с принципиальной точки зрения оно и вовсе бессмысленно). Увеличивать нужно число независимых групп, выносящих решение.
Это может показаться парадоксальным, но нелепая американская практика судов в прямом телеэфире предлагает нам реальную возможность усовершенствовать судебную систему. К концу судебных слушаний по таким процессам, как дело Луизы ВудвордЛуиза Вудворд — английская няня, обвиненная в непредумышленном убийстве 8-месячного Мэтью Иппена. В 1997 году суд присяжных признал ее виновной в убийстве второй степени. Приговорена к пожизненному заключению. или дело О. Дж. СимпсонаОрентал Джеймс Симпсон — американский футболист, обвиненный в убийстве своей бывшей жены Николь Брайн Симпсон и ее любовника Роналда Голдмана. В 1995 году суд присяжных признал его невиновным. В 1997-м гражданский суд признал его виновным и обязал выплатить родственникам погибших $33 500 000., в буквальном смысле слова тысячи людей по всей стране успели вникнуть в доказательную базу не менее глубоко, чем официально назначенная коллегия присяжных. Массовое телефонное голосование могло бы привести к вынесению более справедливого решения, нежели то, которое в итоге вынес суд присяжных. Но, к сожалению, журналистские дискуссии, ток-шоу по радио и даже обычные слухи неизбежно нарушат Принцип Независимости Данных, и мы опять окажемся в той же точке, откуда начали. Кроме того, трансляция судебных слушаний по телевидению приводит к ужасным последствиям. Ближе к концу процесса по делу Луизы Вудворд интернет был буквально переполнен неграмотными и злобными письмами, журналисты выстраивались в очередь за исключительными правами на издание скандальных материалов, а несчастному судье Зобелю пришлось сменить номер телефона и нанять телохранителя.
Как же нам улучшить эту систему? Запереть двенадцать присяжных в двенадцати одиночных камерах и пусть каждый из них по отдельности выскажет собственное мнение — для того чтобы получить действительно независимый корпус данных? Если на это нам возразят, что некоторые из присяжных могут оказаться слишком глупыми или неспособными связно выражать свои мысли, нам останется только теряться в догадках, почему подобные люди вообще допускаются к процессу. Возможно, найдется что сказать по поводу коллективной мудрости, которая рождается тогда, когда группа из двенадцати человек пытается решить задачу, одну на всех, за круглым столом. Но принцип независимости данных подобная постановка вопроса оставляет за скобками.
Может быть, имеет смысл рассматривать каждое дело двумя отдельными судами присяжных? Или тремя? Или двенадцатью? Это слишком дорогое удовольствие, особенно если в каждой коллегии будет по двенадцать человек. Может статься, что две коллегии по шесть человек или три — по четыре человека окажутся лучше нынешней системы. Но существует ли какой-то способ выяснить относительные достоинства подобных нововведений и сравнить достоинства суда присяжных и суда, где решение принимает судья?
Да, такой способ существует. Я называю его Проверкой Согласованности Двух Вердиктов. Он основан на следующем принципе: если решение валидно, то две независимые попытки прийти к нему должны дать один и тот же результат. Исключительно в целях подобной проверки мы идем на то, чтобы одно и то же дело слушалось двумя составами присяжных, которым запрещено сообщаться между собой. В конце процесса мы запираем обе коллегии в двух разных совещательных комнатах и выясняем, придут ли они к одинаковому мнению. Если нет, значит доказательства, представленные по этому делу, нельзя считать исчерпывающими, и в силу вступает принцип обоснованного сомнения — что в свою очередь не может не внушить обоснованных сомнений в отношении самой системы суда присяжных.
Для того чтобы провести экспериментальное сопоставление с судом, где решение принимает судья, нам потребуются двое опытных судей, которые будут слушать одно и то же дело и которые также, не сообщаясь между собой, должны будут вынести каждый свое решение. Которая из систем — суд присяжных или суд одного судьи — достигнет большего числа согласованных решений по разным делам, та и является наилучшей и может быть рекомендована к дальнейшему использованию: с некоторой надеждой на успех.
Вы бы поставили деньги на то, что на процессе по делу Луизы Вудворд два независимых состава присяжных придут к одному и тому же решению? А чтобы любая другая коллегия присяжных вынесла точно такое же решение по делу О. Дж. Симпсона — это вы можете себе представить? С другой стороны, двое судей, как мне кажется, были бы в состоянии пройти проверку на согласованность вердиктов. И если меня обвинят в каком-нибудь серьезном преступлении, я точно знаю, какой суд я выберу. Если я буду знать, что виновен, я найму самого болтливого адвоката и отправлюсь в суд присяжных. Чем более предвзятыми, капризными и невежественными будут члены коллегии, тем лучше. Но если я невиновен, а идеальное множество независимых друг от друга экспертов по-прежнему недостижимо, — очень вас прошу, отведите меня к судье.