Патрик Смит. «Говорит командир корабля»

После трагедии 11 сентября 2001 года в США и во многих других странах правила безопасности резко ужесточились. Сделано это было либо практично и эффективно, либо нелогично и бессмысленно.

Мероприятия, которые относятся к первой категории, почти полностью отошли на задний план. Тщательное сканирование сдаваемого багажа на наличие взрывчатых веществ следовало ввести уже давно, и это стало, наверное, самым долгожданным новшеством. К сожалению, именно с мероприятиями, относящимися ко второй категории, авиапутешественник сталкивается гораздо чаще. Я говорю о физических досмотрах, рентгеновском контроле, сканировании тела и конфискации предметов. Это происходит на тысячах пунктах досмотра по всему миру. На такие процедуры тратятся наши деньги, время, и миллионы людей ежедневно испытывают чувство унижения.

В существующем подходе есть два фундаментальных изъяна.

Во-первых, предполагается, что каждый человек, ступающий на борт самолета (независимо от возраста, физической формы, гражданства и того, пассажир он или пилот), — это потенциальный террорист. То есть мы ищем оружие, а не людей, которые могут его использовать. Это невыполнимая задача для системы подобного — колоссального — масштаба. Только в США каждый день совершают авиаперелеты два миллиона человек. Сверхнадежные тюремные охранники не могут обеспечить отсутствие ножей в корпусах строгого режима. Также вряд ли можно рассчитывать, что служба безопасности способна выявить все мыслимые виды оружия в условиях переполненного аэропорта.

Во-вторых, мы по-прежнему имеем в виду только тактику, использованную террористами 11 сентября. В этом трагическая ирония судьбы: ведь успех терактов 2001 года почти не зависел от контроля безопасности в аэропортах. Принято считать, что 11 сентября террористы воспользовались низкими стандартами безопасности в аэропорту и сумели пронести на борт канцелярские ножи. Однако на самом деле эти люди реализовали свой план захвата не из-за сбоя в системе безопасности аэропорта. Им помогли недочеты в системе национальной безопасности — оплошности на уровне ФБР и ЦРУ. Террористы воспользовались слабостью в нашем понимании проблемы — наборе формировавшихся в течение многих десятилетий представлений о том, что такое угон самолета и как он происходит. Раньше злоумышленники, угонявшие самолеты, заставляли пилотов лететь в Бейрут или Гавану, после чего следовали переговоры об освобождении заложников и осада. Летчиков обучали принципу пассивного сопротивления. Наличие канцелярских ножей было абсолютной случайностью. Террористы могли воспользоваться чем угодно — столовыми приборами, подающимися на борту, пластиковыми ножами, разбитой бутылкой, замотанной в пленку. Эти средства особенно эффективны, если злоумышленники блефуют, утверждая, будто у них есть бомба. Единственное значимое оружие, которое у них имелось, — это элемент неожиданности. И поскольку они не струсили, успех был гарантирован.

Сегодня все обстоит иначе. Концепция угона самолета навсегда изменилась не в момент, когда первая из башен-близнецов обрушилась на землю, а раньше — когда пассажиры рейса 93 авиакомпании United поняли, что происходит, и начали отбиваться. Элемент неожиданности перестал быть полезным инструментом. В наши дни террористы столкнутся не только с бронированной кабиной экипажа, но и с полным самолетом людей, убежденных, что они вот-вот умрут. Трудно представить ситуацию, в которой злоумышленник — с канцелярским ножом или с бомбой — успевает сделать два шага по проходу и его не сбивают с ног. И вряд ли найдется террористическая организация, желающая тратить ценные ресурсы на план, который почти наверняка провалится.

И все-таки мы, судя по всему, готовы тратить миллиарды долларов налогоплательщиков и огромное количество времени в безумной попытке подавить атаку, которая уже состоялась и не может повториться. Охранники роются в багаже, пытаясь отыскать безвредные предметы: перочинные ножи, ножницы, отвертки. Хотя даже ребенку известно: смертельное оружие можно изготовить из чего угодно — от шариковой ручки до осколка тарелки, в которой подается обед в салоне первого класса.

То же заблуждение лежит в основе ограничений на жидкости и гели. Его ввели после того, как в 2006 году в Лондоне был раскрыт заговор, в ходе которого злоумышленники планировали совершить теракт в самолете при помощи жидких взрывчатых веществ. Угроза использования таких веществ действительно существует. В 1994 году Рамзи Юзеф взорвал нитроглицериновую бомбу на борту рейса Philippine Airlines — это была репетиция так называемого проекта «Божинка», давно забытого плана Аль-Каиды по одновременному уничтожению 11 широкофюзеляжных авиалайнеров над Тихим океаном. Однако эти взрывчатые вещества не так-то просто изготовить. Поэтому уверенность, что конфискация «снежных шаров»Стеклянные сувениры с фигурками и падающим снегом внутри. Прим. ред. и рожков с мороженым обезопасит нас, — смехотворна.

Но одна из самых нелепых мер — постановление, согласно которому летчики и бортпроводники должны проходить те же процедуры рентгеновского досмотра и проверки металлоискателем, что и пассажиры. Правда, вскоре в США начнутся испытания программы, которая позволит летчикам при исполнении служебных обязанностей обходить стандартные процедуры. Личность пилота будет удостоверяться путем сопоставления документов от авиакомпании и государственных структур с информацией, хранящейся в базе данных. Но на принятие этого решения ушло 12 лет. Непозволительный срок, особенно учитывая тот факт, что десятки тысяч работников наземного персонала (от погрузчиков багажа до уборщиков в салоне и механиков) все это время не проходили досмотр в аэропортах. Причем многие из этих людей имеют право на доступ к самолету без сопровождения. Некоторые из них — сотрудники авиакомпании, но значительная часть работает по контракту с внешними подрядчиками. Летчику, управлявшему бомбардировщиком с ядерным оружием, нельзя доверять, и поэтому он должен пройти через металлоискатель. А те, кто поставляет еду на бортовую кухню, швыряет чемоданы и вычищает проходы, многие годы беспрепятственно проходили на стоянку самолетов. Хотел бы я знать, существует ли более вопиющее проявление бардака в сфере безопасности в аэропортах. Конечно, никто не предполагает, будто трудолюбивые работники служб продовольственного обеспечения, грузчики и прочий персонал, избавленный от необходимости проходить проверку, — потенциальные террористы. Тем не менее речь идет о беспрецедентном случае применения двойных стандартов.

Управление транспортной безопасности (Transportation Security Administration, TSA) может возразить, что привилегии, полагающиеся наземному персоналу, выдаются только после снятия отпечатков пальцев, проверки наличия судимостей за последние десять лет и сопоставления по различным спискам людей, подозреваемых в причастности к терактам. Кроме того, в отношении наземного персонала периодически проводятся случайные ревизии. Все так, но летчиков контролируют не менее тщательно. А что касается контроля, то один сотрудник, работающий на стоянке самолетов, как-то сказал мне, что на протяжении трех лет его ни разу не досматривали. «Все что нужно — это мой пропуск, который я прикладываю к турникету на входе. Мы замечаем присутствие сотрудников TSA, только когда они спускаются в столовую поесть».

Расскажу одну историю.

Нахожусь на контрольно-пропускном пункте одного крупного американского аэропорта. Я при исполнении, в полном обмундировании со всеми отличительными знаками. Кладу багаж на ленту рентгенографического сканера и прохожу через металлоискатель. Жду багаж, и вдруг лента с шумом останавливается.

«Проверка багажа!» — кричит сотрудница за монитором. Не существует слов, которые раздражали бы авиапутешественника сильнее.

Багажом, который нужно проверить, оказывается мой чемоданчик на колесиках. Охранник заметила что-то внутри. Время идет — она ждет коллегу, с которой хочет посовещаться. Проходит минута, две, три. Очередь за моей спиной все увеличивается.

«Проверка багажа!»

Наконец неторопливо подходит другой охранник. Они совещаются:

наклоняются друг к другу, шепчутся и тычут в экран пальцами, прежде чем снова запустить ленту. Почему вызвавший подозрения багаж нельзя вытащить из машины и просканировать отдельно — тема особого разговора. Задумайтесь только, сколько времени ежедневно тратится на эти проверки.

В конце концов вторая дама, весьма агрессивно настроенная, берет мою ручную кладь из машины и подходит ко мне.

— Ваше? — интересуется она. — Мое.

— У вас там нож есть?

— Нож?

— Нож, — рявкает она. — Может быть, столовые приборы?

Да, есть. Я всегда вожу с собой в чемодане запасные ложку, вилку и нож (такие же, как выдают в самолете). Вместе с пакетами лапши и небольшими закусками это часть моего набора для выживания в отелях, полезного в случае коротких перерывов между вылетами, когда не удается разжиться едой. Посуда точно такая же, как выдают на дальнемагистральных перелетах. Приборы сделаны из нержавеющей стали, около 12 сантиметров в длину. У ножа скругленный конец и короткий ряд зубцов (можно назвать их зазубринами, но с большой натяжкой). То есть, по сути, это миниатюрный столовый нож.

— Да, — говорю я даме-охраннику. — Внутри есть металлический столовый нож.

Она открывает отделение и вынимает оттуда небольшую сумку из искусственной кожи, в которой лежат три прибора. Затем достает нож, держит его вертикально двумя пальцами и холодно смотрит на меня. В этот момент она похожа на злую учительницу, которая собирается отругать ученика, который принес в школу жвачку.

— Это внутрь нельзя, — говорит она. — Никаких ножовНеправильная форма произношения слова «ножи» использована автором для характеристики охранника. Прим. ред.. Нож внутрь нельзя.

Я не сразу понимаю, что все это всерьез. — Я... но... это же...

Она бросает нож в корзину и удаляется.

— Подождите минуточку. Это же столовый прибор из самолета.

— Неважно, что это. Никаких ножов проносить нельзя.

— Послушайте, это нож из самолета. Он такой же, как те, что выдают на борту.

— Всего хорошего, сэр.

— Да вы шутите, — говорю я.

После этого она вытаскивает нож из корзины и идет к одному из своих коллег, который сидит в дальнем конце контрольно-пропускного пункта. Я следую за ней.

— Вот парень хочет эту штуку пронести. Мужчина лениво поднимает взгляд.

— С зазубринами?

Она передает ему нож. Тот окидывает его взглядом и обращается

ко мне.

— Нет, не пойдет. Нельзя. — Почему?

— Зазубрины.

Он имеет в виду небольшой ряд зубцов вдоль кромки. Нож, о котором идет речь, я вожу с собой многие годы. Он небольшой и менее острый, чем большинство ножей, которые выдаются пассажирам первого и бизнес-класса. Им и хлеб-то трудно отрезать.

— Да будет вам.

— А это что, по-вашему? — он проводит пальцем по еле заметным зазубринам.

— Это... ну... это...

— Никаких ножей с зазубринами. Нельзя.

— Но, сэр, почему нельзя, если точно такой же нож мне выдадут

на борту самолета?

— Таковы правила.

— Этого не может быть. Могу я поговорить со старшим? — Я старший.

Бывают в жизни моменты, когда время останавливается. Вы стоите, онемев от абсурдности происходящего, и ждете, что толпа рассмеется, к вам подбежит парень и закричит: «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!»

Только вот начальник охраны весьма серьезен.

Я понимаю: нож мне обратно не получить, но пытаюсь добиться утешительного приза. Хочу, чтобы он признал бессмысленность правил.

— Да ладно вам, — говорю я. — Смысл конфискации ножей — сделать так, чтобы люди не проносили их в самолеты, верно? Но пассажирам выдают эти ножи во время обеда. Признайте, что это глупо.

— Это не глупо. — Глупо!

— Нет.

Так мы и пререкались, пока он не попросил меня уйти.

Ситуация нелепа по многим причинам, их трудно даже перечислить. В частности, летчику — человеку, который управляет полетом лайнера, — вряд ли понадобится столовый нож, если он захочет причинить вред.

Можно подумать, что я просто жалуюсь, но я говорю не только о пилотах. Меня возмущает подход к системе безопасности в целом. Как и большинство летчиков гражданской авиации, я готов спокойно проходить справедливые, разумные и логичные досмотры. Вместо того чтобы разрабатывать систему привилегий для пилотов, следовало бы улучшить правила для всех.

У авиапутешественников в запасе тысячи историй, похожих на мою: у девушки конфисковали сумочку, потому что на ней был вышит бисером пистолет, у женщины забрали пирожное, а у маленькой дочери летчика — погремушку, в которой содержалась жидкость. Это наводит на размышления. Почему TSA не может хотя бы изредка демонстрировать здравый смысл? Если мы предполагаем, что люди, осуществляющие досмотры, — настоящие профессионалы (как утверждает TSA), то почему они не могут принимать ответственные решения в частных случаях? Почему они не имеют таких полномочий? Когда сотрудник службы досмотра видит наполовину пустой 170-граммовый тюбик зубной пасты, нужно ли выбрасывать его в мусорную корзину, как происходит в 90% случаев?

«Нашим сотрудникам в некоторых случаях предоставляется определенная свобода действий, — сказал мне представитель TSA. — У них есть соответствующая подготовка, и в их обязанности входит поступать по своему усмотрению». Возможно, это так, но я ничего подобного не видел. Я лишь вижу проявления одержимости. Они фанатично стремятся соблюдать точность объемов контейнеров и габаритов предметов. Измеряют зазубрины на лезвии ножа, будто именно это влияет на безопасность предмета. Подобное следование букве правил не просто досаждает, оно делает ситуацию небезопасной. Возможно, вы слышали историю о том, как сотрудники службы досмотра TSA в ходе эксперимента получили чемодан с муляжом взрывного устройства и бутылкой воды? Результаты оказались ожидаемыми: охранники выкинули воду, а бомба спокойно поехала дальше.

Обратите внимание на униформу сотрудников TSA. Их теперь зовут «офицерами», и они носят голубые рубашки с серебряными жетонами. И рубашки, и жетоны выглядят так же, как у полицейских. Это называется отвлечением от основной задачи. Ведь у работников TSA нет полномочий, которыми обладают сотрудники правоохранительных органов. Но благодаря форме они успешно вводят пассажиров в заблуждение. У TSA есть законное право осматривать вещи и не пускать вас через контрольно-пропускной пункт. Но у них нет права задерживать, допрашивать, арестовывать или каким-либо образом ущемлять ваши права. И TSA, и пассажиры должны об этом помнить.

В 2010 году после неудачной попытки взорвать рейс Northwest Airlines, летевший из Амстердама в Детройт, мы вышли на следующий уровень — были введены полноразмерные сканеры. Это одна из самых спорных страниц в истории войны против абстрактного понятия «терроризм». Машины первого поколения, выдававшие изображение, почти не оставлявшее место для игры воображения, были заменены аппаратами, показывающими общие очертания тела. И хотя проблему с вторжением в частное пространство решили, не были устранены тактические издержки подобного подхода.

Сканеры продвигались как ключевой компонент системы безопасности аэропорта, хотя они есть не везде. У одного контрольно-пропускного пункта они в наличии, а у соседнего — отсутствуют. В одних терминалах есть сканеры, в других — нет. Неужели мы считаем террористов настолько тупыми? Если кто-то захочет пронести бомбу на борт, то скорее всего это произойдет где-то в Европе, Азии, Африке или на Ближнем Востоке, но не в Пеории, Вичите или Кливленде. Однако аппараты устанавливаются именно на территории США — за рубежом они скорее редкость.

Легко быть циничным. Для чего внедрены досмотровые сканеры: в интересах безопасности пассажиров или по просьбе корпораций, которые получают миллиарды за их проектирование и установку? Способствуют ли они нашей безопасности — спорный вопрос, но будьте уверены — кто-то благодаря ним стал богаче. Однако что произошло, то произошло. И наша реакция, за исключением пары скупых неодобрительных возгласов, свелась к молчаливому трусливому согласию.

Не меньше раздражает и надуманное предположение, будто внезапно, начиная с 11 сентября, сфера авиапутешествий вступила в эпоху опасности и угрозы. Размах терактов 2001 года с их голливудским сюжетом и зрелищными языками пламени повлиял на нашу память. Мы говорим об «эпохе после 11 сентября», хотя случаи насилия с использованием средств гражданской авиации происходили до этого уже не один десяток лет. Сейчас их намного меньше, чем раньше. 1970–1990-е — это своеобразный золотой век авиапреступлений, богатый на угоны и взрывы. За период с 1985 по 1989 год произошло как минимум шесть крупных терактов с участием самолетов гражданской авиации или аэропортов, включая спонсированные Ливией взрывы рейса 103 авиакомпании Pan Am и рейса 772 авиакомпании UTA. Вспомним также взрыв самолета Boeing 757 авиакомпании Air India, в результате которого погибли 329 человек, и эпопею рейса 847 авиакомпании TWA. Этот самолет, летевший из Афин в Рим, был угнан в июне 1985 года боевиками-шиитами, вооруженными гранатами и пистолетами. Угнанный Boeing 727 отправился в увлекательное 17-дневное путешествие до Ливана, Алжира и обратно. В какой-то момент пассажиров вывели из самолета, разделили на группы и держали в заложниках в Бейруте. Фотография, на которой командир Джон Тестрейк высунул голову в окно пилотской кабины, и его держит за воротник террорист с пистолетом, разошлась по всему миру и стала незабываемым символом того захвата.

Я использовал слово «незабываемый», но это не совсем так. Много ли американцев помнят историю рейса 847? Поразительно, как коротка наша память. Отчасти благодаря этому нами так легко манипулировать. Вообразите, что произойдет, если история, похожая на эпизод с рейсом 847 авиакомпании TWA, случится завтра. Представьте себе шесть успешных терактов против самолетов в течение пяти лет. Авиационная индустрия разорится, население оцепенеет от ужаса. Это станет катастрофой гигантских масштабов, приковывающей внимание прессы. Могу поспорить, что важные гражданские свободы будут забыты напрочь. Почему наше общество неспособно помнить свою историю и справляться с новыми проблемами?

Но довольно о том, чего делать не стоит. Поговорим о том, что следует делать. Если я столько времени выражаю недовольство, то неплохо бы предложить несколько решений проблемы, не так ли?

Контроль безопасности в аэропортах нужно сделать менее масштабным и более сфокусированным. Не стану утверждать, что у нас переизбыток работников службы безопасности, но многие охраняемые места выбраны неверно, без учета уровня потенциальной угрозы. Прежде всего каждому центу, который сейчас тратится на поиск острых предметов, повторную проверку удостоверений личности и конфискацию безобидных жидкостей, следует найти другое применение.

Самая большая угроза для гражданской авиации — бомбы. Следовательно, каждый элемент сдаваемой в багаж или проносимой на борт клади (и все грузы) нужно тщательно обследовать на наличие взрывчатых веществ. Де-юре это уже происходит, хотя я уверен, что все можно делать гораздо тщательнее и большее внимание уделять аэропортам за пределами США.

Кроме того, следует больше внимания уделять профайлингуВыборочный контроль пассажиров и их психологическое тестирование. Прим. науч. ред. пассажиров. Некоторым не нравится это слово. Но к самому процессу не стоит подходить однобоко, делая акцент на цвете кожи или гражданстве пассажиров. Любой специалист по безопасности скажет вам: профайлинг, основанный на расовом или этническом принципе, неэффективен. Типичность — это минус: чем предсказуемее наши методы, тем легче их обойти. Эффективный профайлинг использует многофакторный подход, учитывающий широкий спектр характеристик — как объективных, так и менее осязаемых, поведенческих. TSA обучает персонал тонкостям распознавания моделей поведения. Это хорошо, но пока сотрудники службы досмотра лучше справляются с обнаружением ножниц и бутылок с шампунем, чем с выявлением террористов.

Международная ассоциация воздушного транспорта (International Air Transport Association, IATA) предложила разделить пассажиров на три группы в соответствии со степенью возможной угрозы и досматривать их соответствующим образом. Биометрическая идентификация личности (отпечатки пальцев или биометрический паспорт) будет проводиться по профилю в базе, где содержится персональная информация, и по черным спискам потенциальных террористов. Эти сведения, а также информация о бронировании рейса позволят определить, в какую из трех очередей направить путешественника. У пассажиров из первой очереди достаточно будет бегло проверить сумки. Во второй очереди проводится более тщательный осмотр, а в третьей людей ожидает полноценная инспекция. Это не идеальное решение. Я, как и большинство граждан, нервничаю, когда слышу слова «биометрический» и «досье с персональной информацией». Но это, вероятно, лучшая идея, предполагающая возвращение здравого смысла в систему безопасности в аэропортах. В IATA говорят, что первая версия трехступенчатой системы будет запущена в течение трех лет.

Справедливости ради следует отметить, что в TSA много умных людей, разбирающихся в вопросах безопасности в аэропортах гораздо лучше, чем кто бы то ни было. Эти специалисты открыто признают: необходимо коренное изменение философии досмотра (в сторону наблюдения за людьми, а не за их вещами). Они считают это единственной разумной стратегией.

И хотя на воплощение идей могут уйти годы, решение проблемы лежит на поверхности. Нужно обеспечить качественный сбор данных, контроль выполнения законов, случайные проверки на местах, тщательные осмотры на наличие взрывчатых веществ и разумный профайлинг. В результате получится надежная стратегия обеспечения безопасности.

Настолько, насколько это возможно. Потому что как бы мы ни старались, мы никогда не сделаем авиапутешествия абсолютно безопасными. Ни решительные меры, ни широкомасштабные законы, на которые мы решимся, не помогут, если диверсанты окажутся хитрыми и умными. Надежная, компетентная система безопасности значительно повысит наши шансы как в случае с обезумевшим индивидом, так и против террористических организаций Центральной Азии. Но с каждым новым технологическим прорывом и обещанием абсолютной гарантии безопасности мы будем вдохновлять тех, кто хочет нам навредить. В любой системе найдется лазейка.

Это приводит нас к пониманию третьего фундаментального изъяна в существующем подходе: не признается тот факт, что настоящую ответственность за то, чтобы террористы не попадали в самолеты, несут не сотрудники службы досмотра в аэропортах. Это работа правительства и правоохранительных органов. Повседневная деятельность по выслеживанию террористов происходит вдали от аэропортов и сводится к усиленной работе полицейских, агентов и сотрудников разведки. Авиапреступления нужно пресекать на стадии планирования. Если террорист добрался до аэропорта, то предпринимать что-либо поздно. А ярость радикалов, какой бы опасной она ни была, — это долгосрочная гуманитарная проблема, которой нужно заниматься. Но это не повод превращать аэропорты в крепости и отказываться от гражданских свобод.

Что касается авиакомпаний, то они находятся в сложной ситуации. Тот факт, что перевозчики и защитники интересов индустрии, судя по всему, удовлетворены высоким уровнем притеснений по отношению к их клиентам, говорит о наличии весьма мазохистской и саморазрушительной бизнес-модели. Но представьте себе возмущение, которое возникнет, если авиакомпании начнут призывать к введению системы, которая представляется некоторым безответственной (хотя это и не так). Сразу после событий 11 сентября авиакомпании накрыл шквал критики (по большей части несправедливой). Понятно, что еще одной волны они не хотят.

Чтобы ответить на вопрос, как мы дошли до жизни такой, придется провести исследование в области политических махинаций и нагнетания страха. Нельзя забывать и то, с какой удивительной готовностью люди принимают все, что, как им кажется, повысит уровень их безопасности (даже если меры неудобны или неразумны). Обманутые и запуганные, мы получаем не настоящую безопасность, а ее видимость. Мысль, что этот спектакль «помогает путешественникам чувствовать себя увереннее», — единственное оправдание. Но это вряд ли может служить достаточной причиной для продолжения финансирования и постановки данного действа. Правда, протестов почти нет, несмотря на то что значительная доля пассажиров и большинство экспертов по вопросам безопасности согласны: оно не делает полет спокойнее, скорее напротив, делает ситуацию рискованнее. В этом смысле мы получаем ту систему, которую заслуживаем.

Это сложный вопрос. Одного предположения, будто летчик «боится» определенного сценария, достаточно для беспокойного пассажира: он твердо поверит, что этот сценарий обязательно воплотится в жизнь. Я абсолютно не хочу пугать читателя, открывшего эту главу, чтобы найти успокаивающее объяснение. Тем не менее это нормальный вопрос, достойный честного ответа.

Обычно летчики боятся того, что не могут контролировать. Мы не столько опасаемся допустить фатальную ошибку, сколько стать жертвой чужой оплошности или оказаться в неподвластной нам ситуации. Если бы я составлял рейтинг, то прежде всего назвал бы пожар от литиевых батарей, столкновения с птицами, в результате которых повреждается несколько двигателей, выход из строя важнейших механических устройств и столкновение самолетов на земле. О птицах я упоминал в главе 2. Далее в этой главе я буду говорить о столкновении самолетов на земле. «Выход из строя важнейших механических устройств» — это обобщенный термин для ситуаций вроде утраты управления полетом (потеря управления рулем направления, рулем высоты или элероном), самопроизвольного включения реверсивного устройства и прочие мрачные сценарии, при которых лайнер становится неуправляемым.

Что касается возгораний батарей, то с мощными литиевыми аккумуляторами — как литий-ионными, так и литий-полимерными (используемыми во многих ноутбуках и других устройствах) — нередко происходит то, что называется тепловым разгоном аккумулятора. Это цепная химическая реакция, в результате которой они резко и бесконтрольно перегреваются. В результате возможен не только небольшой пожар в пассажирском салоне, где его можно быстро ликвидировать при помощи огнетушителя, но и сильное, хотя и незаметное возгорание в багажном отсеке. К сожалению, испытания показали, что системы пожаротушения на основе хладона, используемые в грузовых отсеках гражданских самолетов, не способны справиться с подобными пожарами.

Начиная с 1990-х годов FAA зафиксировало более 70 катастроф, произошедших из-за пожаров, спровоцированных литиевыми батареями. Два наиболее известных случая — это трагическое крушение Boeing 747 компании UPS неподалеку от Дубая в 2010 году и чуть не ставший фатальным пожар на борту DC-8 компании UPS в Филадельфии в 2006 году. Считается, что оба возгорания произошли из-за находившихся на борту крупных партий литиевых батарей. В 2013 году все полеты Boeing 787 были приостановлены после ряда возгораний литиевых батарей в отсеках электронного оборудования.

Перевозка большого количества литиевых батарей на борту пассажирских самолетов сейчас запрещена, так же как и перевозка отдельных батареек в сумках, сдаваемых в багаж. Однако всегда остается вероятность того, что какое-то их количество попадет на борт. Если литиевый пожар кажется вам маловероятным, то да, вы правы. Однако полезно в интересах безопасности, чтобы мы, летчики, не забывали о некоторых важных вещах.

Даже самые нервные путешественники устают от монотонных напоминаний о безопасности авиаперелетов. Для тех, кто готов рискнуть и потешить свое любопытство, я предлагаю следующий список, составленный, конечно, со всем возможным тактом и преследующий исключительно образовательные цели. Я не включил в него атаки на Всемирный торговый центр. Действия камикадзе не совсем вписываются в понятие «авиакатастрофа», и включение в перечень башен-близнецов было бы натяжкой. А случай, когда в 1996 году забитый под завязку российский турбовинтовой самолет проехал сквозь оживленную площадь в Заире, в результате чего погибли 237 человек, только два из которых находились на борту?Самолет Ан-32 начал разбег по взлетно-посадочной полосе аэродрома в Киншасе, но не смог оторваться от полосы и выкатился на территорию рынка, окружавшего аэродром. В результате погибли 237 человек, более 470 были ранены. Прим. науч. ред. Где проводить границу — неясно. Возможно, самым разумным было бы исключить все наземные жертвы из общего числа погибших. Но наиболее распространенный вариант списка самых ужасных катастроф в истории выглядит так:

Делать выводы на основании этих десяти событий — дело несерьезное. Можно, например, предположить, что Boeing 747 — самый опасный самолет. Он фигурирует в семи из десяти перечисленных катастроф. Но не стоит забывать о его огромной вместимости. Обратите внимание: в семи случаях из десяти отсутствует вина экипажа, то есть ошибка летчиков. Если обобщить данные, то в этих катастрофах фигурируют 12 разных самолетов и десять авиакомпаний. Pan Am была вовлечена в две из десяти, так же как и менее известная компания Saudia (теперь — Saudi Arabian Airlines). Среди интересных наблюдений отметим:

Эти 3530 погибших во всех десяти авиакатастрофах составляют примерно десятую часть от количества людей в США, ежегодно погибающих в дорожных авариях.