Луковое горе
Господи мой боже, сделай так, чтобы можно было доехать на автобусе докуда надо, включая Сеуту и Мелилью, и чтобы никогда в жизни больше нога моя не ступала под злоебучие своды аэропорта! Каждый раз, когда мне надо улетать — отвертеться стараюсь как могу, но не всегда удается, — я чувствую себя, как в детстве, когда надо было идти в школу. Утро обязательно будет хмурым, день — серым, путь на такси в аэропорт — чересчур коротким. И при одной мысли о том, что меня ждет, накатывает такая ярость, что самому страшно. Мне до ужаса надоело сносить неудобства и терпеть унижения якобы ради собственной безопасности. Уже давно я не беру с собой в дорогу мой швейцарский перочинный ножик, всю жизнь сопровождавший меня, а серебряный карандашик, которым я что-то отмечаю на полях книг, создает мне невыносимую мороку на контроле. И все это совершенно впустую, ибо американская паранойя доведена европейским идиотизмом до полнейшего абсурда. И нет этому доказательства лучше, чем стальные нож и вилка, которые в салоне бизнес-класса подают тебе на подносе вместе с обедом — причем после того, как перед посадкой в самолет у тебя отняли шпильки и маникюрные щипчики. Расчет, видимо, на то, что террористы и прочие злодеи летают исключительно экономклассом.
Мы все, собственной же круговой порукой покорности превращенные в послушное стадо, превратили меры безопасности в некое сюрреалистическое пространство, в балаган, где разыгрываются самые смехотворные и унизительные действа — вытряхиваются из так называемой ручной клади флаконы, тюбики зубной пасты, дорогущие кремы, которым после этого дорога прямым ходом на помойку... люди ходят босыми, без пиджаков, придерживая обеими руками штаны, чтобы не упали, потому что ремень тоже отняли... Прибавьте ко всему этому еще и пресловутый человеческий фактор, будь он проклят, — я имею в виду тупоумие некоторых сотрудников службы безопасности и некоторых пассажиров. Бдящих и бдимых. Помнится, я уже рассказывал вам, как в Риме проводивший досмотр кретин без единого зубчика на энцефалограмме не дал мне вывезти маленькую свинцовую модельку подводной лодки... Так вот, я не верю, что IQ пассажира, недавно передо мной проходившего контроль в Барахасе, намного выше, чем у того индюка: пассажир этот в ушах и в ноздрях носил не менее двухсот сережек и прочих висюлек с подвесками, на пальцах — штук двадцать перстней с изображением черепа, на шее — восемнадцать стальных ошейников, пояс ему заменяла велосипедная цепь, а огромные говнодавы на толстенной подошве сплошь были покрыты всякого рода заклепками, пряжками и прочими запчастями. И когда его попросили разобрать свой конструктор, он завалил этим железным ломом весь поднос, предварительно, впрочем, приведя в полнейшую негодность раму металлоискателя. Тот завыл, зазвенел и едва не задымился, стоило лишь этому придурку сделать шаг.
Но самое лучшее из всего, что я повидал в последнее время, случилось два дня назад в барселонском аэропорту и больше всего смахивало на ловушку, подстроенную с помощью скрытой камеры. Паренек, возвращавшийся, должно быть, из какой-нибудь экзотической страны, держал в руке лук — очень красивую поделку тамошних умельцев-кустарей. Я стоял в очереди как раз за этим пареньком и видел, как терзаемый сомнениями таможенник рассматривает лук. Взгляд его блуждал по нему и по его обладателю. Потом он разверз уста и сообщил: «Это нельзя провозить». Паренек осведомился, почему и получил в ответ: «Слишком большой... и потом, это оружие». Не менее пятнадцати секунд паренек смотрел на таможенника, силясь переварить сказанное, и наконец вымолвил: «Это лук». «Вот именно, лук, — подтвердил страж и с неумолимой логикой продолжал: — А лук — это оружие». Еще секунд десять мучительных раздумий — и юнец нашелся: «Но стрел-то нет». Покуда воображение тщилось нарисовать мне, как он захватывает авиалайнер с криком «Аллах акбар» и целясь из лука, страж как-то неопределенно повел плечами, словно говоря: «А черт тебя знает, что ты удумаешь вместо стрел...» В эту минуту, поскольку в очереди возник затор и образовалась толпа, к нам приблизился жандарм, и страж обрисовал ему ситуацию. До гробовой доски не забуду отуманенное думой чело блюстителя порядка, размышляющего о том, каким образом на борту самолета превратится это и без того смертоносное оружие в оружие массового поражения: стрельнут ли в пилота просроченным йогуртом или задушат стюардессу тетивой. Подводя итог своим умозаключениям, он изрек: «Рогатки, луки, метательные ножи проносу не подлежат и в салон не допускаются. Сдайте в багаж». Юнец скорчил очень жалостную мину и взмолился: «Самолет через полчаса». Жандарм глядел на него непреклонно: «Бери, значит, ноги в руки». А я, глядя, как паренек в полном отчаянии и с луком в руке мечется у стойки регистрации, подумал: «Ну и времена».