Без лишних слов
Несколько лет назад я начал вести ежемесячную колонку, озаглавленную «Что я прочел», в американском журнале The Believer, посвященном искусству и литературе. Мне хотелось писать о читательской реальности — о том, как, если тебе улыбается удача, одна книга ведет тебя к другой по некой бумажной тематически-смысловой тропе; и о том, как, если дело идет неважно, если книга тебя не захватывает, если ее и твое настроения дерутся, как две кошки, ты готов на что угодно, лишь бы не приступать к следующему абзацу или не перечитывать предыдущий по десятому разу.
Перед тем как я сел за первую колонку, у меня как раз было несколько недель особенно счастливого чтения, когда одна книга действительно выводила на другую, и я даже подумал: «Может быть, мой выбор книг всегда имел и будет иметь такую интересную особенность?»
Но, разумеется, едва я стал сочинять колонку регулярно, это оказалось чепухой, и с тех пор мое чтение неизменно было беспорядочным и прихотливым.
Журнал The Believer руководствуется одной-единственной заповедью. Понимаю я ее так: основателям журнала хотелось, чтобы в мире было такое местечко, такой махонький уголок, где писатель может быть уверен, что из него не сделают отбивную котлету. Печальным и предсказуемым образом действительность безжалостно издевалась и издевается над этим побуждением, главным образом, усилиями тех критиков, которые считают, что их дети будут ходить голодными, если они воздержатся от оскорблений в адрес авторов, чьи книги им не очень нравятся. (Журнал одно время собирались назвать не The Believer, что означает «Верующий», а «Оптимист». Ложный оптимизм, если он и правда был.)
Я понимал позицию журнала, она восхищала меня и не обещала, казалось, никаких проблем — пока не пришлось писать о книгах, от которых я не был в восторге. Первые два-три раза, когда такое случалось, у меня происходили серьезные разговоры с руководством журнала, которое считало, что я пересек запретную черту. Я либо переписывал обидные абзацы, меняя тон на более сдержанный, либо делал раздражавшие меня книги и их авторов безымянными. Я не имел ничего против этих изменений, совершенно не мешавших мне издеваться над благородными правилами журнала. Его этика, однако, заставила меня задуматься о том, что и почему я читаю.
Мне не хотелось раз за разом переписывать куски своих колонок. Что же делать? Мое решение: стараться выбирать книги, которые, скорее всего, мне понравятся. Я не уверен, что эта идея так вопиюще очевидна, как кажется. Мы часто беремся за книги, которые, как считаем мы сами или кто-то другой, нам следует или давно следовало прочесть (я то и дело встречаю людей, имеющих в голове, а то и на бумаге, список книг, которые, по их мнению, они должны прочесть до сорока, до пятидесяти лет или до смерти). Я знаю, что я не единственный, кто, хмыкая, продирается через расхваленный роман, потрясенный и в то же время, пожалуй, довольный тем, что так много народу так жестоко ошиблось.
В результате первым, что я исключил из своей читательской диеты, стала современная художественная литература. Это категория наивысшего риска — по крайней мере, для меня.
Меня не особенно интересует язык как таковой, и я каждый день провожу по многу часов в стараниях сделать свою прозу такой простой, как только возможно. При этом мне не хватает терпения читать прозу, стремящуюся привлечь внимание к себе самой. (Подозреваю, что я не один такой. Романы, пользовавшиеся массовым спросом в последние десять лет, как правило, предлагают смотреть на героев сквозь сравнительно прозрачное стекло.)
Я не утверждаю, что книги, которые мне нравятся, лучше. Я говорю только о своем вкусе. Мне попросту делается скучно.
Скука, скажем прямо, это проблема, с которой сталкиваются в связи с книгами многие из нас. Это одна из причин того, что мы готовы делать чуть ли не что угодно, только бы не читать; лишь очень немногие из нас после того, как дети уложены спать, ужин съеден и посуда вымыта, берутся за книгу.Чаще мы включаем телевизор. В иные вечера мы не прочь даже сесть в машину или автобус и поехать в кино. Отчасти потому, что мы вбили себе в головы, что чтение должно быть тяжелой работой и что если это не так, то книга не приносит пользы.
Недавно сначала один, а потом другой мой знакомый сказали мне, что читают некую толстенную политическую биографию, вошедшую в несколько списков книг года. Они упорно с ней сражались. Оба — отцы троих детей, у обоих работа с полной загрузкой. И каждый вечер в те недолгие минуты перед сном, что они отводили для чтения, они отважно одолевали несколько абзацев, повествующих о ранних годах одного видного деятеля XX века. (Один из них сказал мне, что отложил книгу на пару недель и, снова взяв ее в руки, обнаружил, к своей радости, что закладка находится в ней гораздо дальше, чем он смел надеяться. Потом он понял, что кто-то из детей выронил закладку и сунул не в то место. Он пришел в уныние.)
Правда, конечно, состоит в том, что ни тот ни другой не дочитают эту биографию — по крайней мере, сейчас. По ходу дела они, однако, укрепят у себя в сознании ассоциативную связь между чтением и борьбой.
Если мы не хотим, чтобы чтение перестало существовать как форма досуга (а статистика показывает, что такая опасность существует), мы должны ставить во главу угла радость, доставляемую чтением, а не (сомнительную) пользу от него.
«Если чтение — тренировка для ума, то Британия должна была бы кипеть от избытка умственной энергии, — саркастически заметил один газетный колумнист. — Привокзальные книжные магазинчики набиты таким количеством слов, что даже самому мускулистому мозгу хватит работы на многие недели. Вагоны полны пассажирами, всю дорогу неустанно упражняющими свой интеллект. Почему-то, однако, тот факт, что миллионы людей ежедневно поглощают тысячи слов из таких изданий, как Hello, The Sun, и из таких книг, как "Код да Винчи", не вселяет надежды на то, что среднестатистический мозг находится в великолепной форме. Важно не чтение как таковое. Важно, что ты читаешь».
К сожалению, это обычная издевка со стороны респектабельных газет. Журналисты твердят, что если мы не выбрали для чтения что-нибудь правильное, лучше нам вообще не беспокоиться.
Но какое чтение «правильное»? Книги каких авторов прибавляют людям ума? Не мои, это уж точно. Иэна Макьюэна? Джулиана Барнса? Джейн Остин, Зэди Смит, Э.М. Форстера? Может быть, Харди или Диккенса?
Те знаменитые читатели Диккенса, которые ждали в нью-йоркском порту новостей о маленькой Нелл из «Лавки древностей», они что, хотели развить свой интеллект?
И ради бога, оставьте покровительственный тон по отношению к тем, кто читает что-либо — пусть даже «Код да Винчи» — просто для удовольствия.
Прежде всего, со стороны невозможно понять, какого рода усилий это требует от данного читателя. Может быть, он впервые взял в руки полномасштабный взрослый роман; может быть, в результате смысл и радость чтения наконец откроются человеку, у которого до сих пор любовь, испытываемая другими к этому занятию, вызывала только удивление.
Я не имею в виду, что читать надо только женскую литературу или триллеры (хотя я скажу вам: если вы не читаете роман, получивший в этом году Букеровскую премию, ничего скверного с вами не случится); я имею в виду только, что книга не должна заставлять вас увязать в ней.
Я читаю по многим причинам. Потому, например, что в целом предпочитаю общаться с читающими людьми и боюсь, что они не захотят общаться со мной, если я перестану. Это интересный народ, они знают массу интересных вещей, и мне было бы без них скучно. Я писатель, и мне надо читать для воодушевления и просвещения и еще потому, что я хочу становиться лучше, а как этого добиваться, могут научить только книги. Иногда, должен признать, я читаю, чтобы что-то выяснить: чем старше я становлюсь, тем сильнее давит на меня мое невежество. Мне хочется знать, каково это — быть таким-то мужчиной или такой-то женщиной, жить там-то или тогда-то. Мне нравятся те подробности жизни человеческого сердца и ума, о которых может сообщить только художественная литература, — кино не в состоянии влезть настолько глубоко. Но самая главная причина, мне кажется, вот какая.
В девять лет я несколько несчастливых месяцев пел в церковном хоре (идея была не моя, а мамина). И два или три раза в неделю мне приходилось высиживать проповедь, которую произносил невыносимый старый пустозвон викарий.
Казалось, это никогда не кончится, и, бывало, я всерьез думал, что умру от скуки. Единственным, что мне разрешалось брать в руки, был сборник гимнов, и в конце концов я даже начал иногда его читать.
Мне и раньше нравилось чтение, я любил книги и комиксы, но до этого никогда не воспринимал книгу как нечто отчаянно необходимое для моего душевного здоровья.
С тех пор я никуда не ходил и не ездил без книги или журнала. Но только недавно понял: чтение не обязательно должно быть скучным, что бы ни писали и ни говорили критики.
Ради бога, перестаньте мучиться. Вы все равно не дочитаете эту книгу. Возьмите другую.