Что ты как маленький?

Франсиско поместили в приют святого Винсента де Поля в соседнем городе По. Ему выделили отдельную комнату и, судя по всему, он почувствовал облегчение, узнав, что сможет мыться и переодеваться в одиночестве: он объяснил, что после аварии его голова и тело покрыты ожогами и шрамами. Школьникам было запрещено носить в школе головные уборы, но директор Клер Шадурн сделала для Франсиско исключение, поскольку он боялся, что над его шрамами станут смеяться.

Однажды во время репетиции школьного спектакля Франсиско поставил свой диск, отошел в конец комнаты и сдвинул шляпу в ожидании музыки. Как только зазвучала песня Майкла Джексона Unbreakable, Франсиско начал танцевать в точности как поп-звезда, губами повторяя слова: You can’t believe it, you can’t conceive it / And you can’t touch me, ’cause I’m untouchable. («Ты не можешь в это поверить, ты не можешь это понять / И ты не можешь прикоснуться ко мне, потому что я неприкасаем»). «Он не просто был похож на Майкла Джексона, — вспоминала впоследствии учительница. — Он был Майклом Джексоном».

8 июня в кабинет директора вбежала администратор школы. Она сказала, что посмотрела телепередачу об одном из самых известных в мире мошенников, Фредерике Бурдене, тридцатилетнем французе, который притворяется ребенком. «Клянусь Богом, Бурден выглядит в точности как Франсиско Эрнандес Фернандес», — сказала она. Шадурн вызвала в школу полицию.

Надевая наручники, полицейский снял с Франсиско бейсболку. На его голове не было шрамов — на самом деле он лысел. «Мне нужен адвокат», — сказал он голосом, неожиданно превратившимся в мужской.

В участке задержанный признал, что его зовут Фредерик Бурден и что за последние десять лет он придумал множество разных образов, жил более чем в пятнадцати странах и говорил на пяти языках. Среди его имен были Бенджамин Кент, Сладжан Раскович, Арно Орион, Джованни Петрулло и Микеланджело Мартини. В новостях даже сообщалось, что он выдавал себя за укротителя тигров и священника, но в действительности он практически всегда изображал брошенных или подвергнувшихся издевательствам детей. Он умел виртуозно изменять свою внешность. В 2004 году в Гренобле, когда он притворялся четырнадцатилетним французом, врач, осматривавший его по требованию властей, выдал заключение, что он действительно подросток. Капитан полиции в По заметил: «Когда он говорил по-испански, он становился испанцем. Когда он говорил по-английски, он был англичанином».

Бурден проникал в приюты, сиротские и воспитательные дома, школы и детские больницы. Он дурачил людей в Испании, Германии, Бельгии, Англии, Ирландии, Италии, Люксембурге, Швейцарии, Боснии, Португалии, Австрии, Словакии, Франции, Швеции, Дании и Америке, и не только. Американский госдепартамент предупреждал, что он «чрезвычайно умный» человек, выдающий себя за отчаявшегося ребенка, чтобы «завоевать сочувствие», а французский обвинитель назвал его «невероятным иллюзионистом, с чьим упрямством может сравниться только его же ум».

Власти По предприняли расследование, чтобы выяснить, зачем тридцатилетнему мужчине понадобилось выдавать себя за подростка-сироту. Не было обнаружено никаких признаков сексуальных отклонений или педофилии, а также никаких финансовых мотивов. На его правом предплечье полиция обнаружила татуировку в виде надписи «cameleon nantais» — «хамелеон из Нанта».

После того как его хитрость в По была разоблачена, Бурден переехал в деревню в Пиренеях, в двадцати милях оттуда. Как это часто бывало в случаях с мошенничествами Бурдена, власти понятия не имели, как его наказать. Психиатры установили, что он здоров. Ни один законодательный акт не подходил к его преступлению. В итоге его оштрафовали за приобретение и использование поддельного удостоверения личности и приговорили к шести месяцам условного заключения.

Однажды утром прошлой осенью он согласился со мной встретиться на улице в центре По. Я задал Бурдену вопрос о его татуировке. Зачем тому, кто старается стереть свою идентичность, сохранять ее следы? Он потер руку там, где на коже были отпечатаны слова. Затем он сказал: «Я расскажу вам, какая правда стоит за всей моей ложью».

Прежде чем стать Бенджамином Кентом или Микеланджело Мартини — сыном английского судьи или итальянского дипломата, он был Фредериком Пьером Бурденом, незаконнорожденным сыном Гислен Бурден. Когда 13 июня 1974 года она родила его в одном из парижских предместий, ей было 18 лет, и она была бедна. В официальных документах его отец значился как «X», что означало, что его личность не установлена. Но когда Гислен давала мне интервью в своем домике в деревне на западе Франции, она сказала, что «X» — это двадцатипятилетний иммигрант из Алжира по имени Каси, с которым она работала на маргариновой фабрике. Забеременев, Гислен узнала, что Каси женат, так что она бросила работу и не сказала ему, что ждет ребенка.

Когда Фредерику исполнилось пять лет, он с бабушкой и дедушкой переехал в Мушам, деревню к юго-востоку от Нанта. Первая учительница Ивон Бургей описывает Бурдена как очень развитого обаятельного ребенка, рисовавшего потрясающе красивые комиксы. Однако, помимо этого, Бургей замечала и признаки психического расстройства. Он все хуже и хуже себя вел, бывал слишком импульсивен и воровал у соседей. Когда ему было 12 лет, его отправили в Нант в интернат для трудных подростков.

Там Бурден стал притворяться, что у него амнезия, и специально терялся на улицах. Когда ему исполнилось 16 лет, он убежал. Фредерик автостопом добрался до Парижа, где придумал своего первого персонажа: подошел к офицеру полиции и сказал ему, что он — англичанин по имени Джимми Сейл. «Я мечтал, чтобы они отправили меня в Англию. Я всегда думал, что жизнь там гораздо лучше», — вспоминает Бурден. Когда в полиции обнаружили, что он почти не говорит по-английски, он сознался в обмане, и его вернули в интернат. Но именно тогда он придумал то, что позже назвал своей «техникой», и начал странствовать по Европе, приходя в детские дома и убегая из них в поисках «идеального приюта». «Я предпочитал уходить сам, а не позволять себя уводить», — сказал он мне. В течение своей карьеры самозванца Бурден часто по собственной воле рассказывал правду, как будто внимание, которое давало ему саморазоблачение, было столь же волнующим, как и сама афера.

13 июня 1992 года, после того, как Бурден уже выдал себя больше чем за десяток вымышленных мальчиков, ему исполнилось 18 лет; он официально стал совершеннолетним.

— Большую часть своей жизни я провел в приютах и детских домах, и неожиданно мне говорят: «Ну все. Можешь идти», — вспоминает он. — Как я мог стать кем-то, кого я даже не мог себе представить?

Во время одной из наших встреч Бурден рассказал, как превращался в ребенка. Он сказал, что его главные принципы — «придерживайся простого» и «хороший лжец использует правду». «Я могу быть жестоким, но я не хочу превращаться в чудовище», — сказал он.

Придумав персонажа, он создавал соответствующий внешний вид: тщательно брился, выдергивал брови, пользовался кремами для удаления волос. Он надевал мешковатые штаны и рубашку с длинными рукавами, которые закрывали бы его запястья, чтобы подчеркнуть, какой он маленький.

— Меня всегда спрашивают: «Почему бы тебе не стать актером?», — рассказывал он. — Думаю, я был бы очень хорошим актером, типа Шварценеггера или Сталлоне. Но я не хочу кого-то играть; я хочу кем-то быть.

Он признавался в том, в чем готов признаться редкий мошенник: одурачивать людей не так уж сложно. Обычно у человека есть свои представления о том, как должны вести себя окружающие, и он редко обращает внимание, если кто-то ведет себя как-то иначе. Поэтому большинство мошенничеств полно логических несоответствий и даже нелепостей, которые впоследствии кажутся до обидного очевидными.

В октябре 1997 года в Испании в интернате для трудных подростков в Линаресе судья дала Бурдену сутки на доказательство того, что он действительно подросток. В противном случае она взяла бы у него отпечатки пальцев, которые уже были в базе данных Интерпола. Бурден понимал, что скорее всего он окажется в тюрьме. И тогда он сделал то, что грозило превратить его в то самое «чудовище», которым, по его словам, он никогда не хотел становиться. Он присвоил себе личность пропавшего мальчика из Техаса. В том, что он американский подросток, теперь уже 23-летнему Бурдену предстояло убедить не только полицию, но и семью пропавшего ребенка.

Бурден считал: если он заставит судью поверить, что он американец, его, наверное, отпустят. Он попросил разрешения воспользоваться офисным телефоном и позвонил в Национальный центр поиска пропавших детей в Александрии, штат Вирджиния. На английском, которому он научился в своих путешествиях, он сказал, что его зовут Джонатан Дюран и что он директор приюта в Линаресе. Он сообщил, что нашелся ребенок, который не объясняет, кто он, но говорит по-английски с американским акцентом. Бурден описал приметы мальчика, совпадавшие с его собственными и спросил, нет ли в базе данных центра кого-нибудь похожего. Поискав некоторое время, женщина в центре ответила, что, возможно, это Николас Барклай, об исчезновении которого сообщили 13 июня 1994 года в Сан-Антонио. Тогда ему было 13 лет.

Бурден попросил центр выслать побольше информации о Барклае. Когда из факса вылезла копия объявления, Бурдену показалось, что он отдаленно похож на мальчика с фотографии. Бурден перезвонил в центр и сказал: «У меня хорошие новости. Николас Барклай стоит рядом со мной».

Обрадованная женщина дала ему телефон офицера из полицейского участка в Сан-Антонио, который расследовал это дело. Притворившись на этот раз испанским полицейским, Бурден сообщил, что пропавший ребенок найден. Офицер пообещал связаться с ФБР и посольством США в Мадриде.

На следующий день Бурден перехватил конверт из Центра поиска пропавших детей, адресованный Джонатану Дюрану. В конверте была копия объявления о пропаже Николаса Барклая с цветной фотографией маленького белолицего мальчика с голубыми глазами и русыми волосами, почти блондина. Перечислялись его особые приметы, в том числе крест, вытатуированный между указательным и большим пальцами правой руки. У Бурдена не только не было татуировки; его глаза и волосы были темными. Он сжег письмо во дворе детского дома, затем пошел в ванную и обесцветил волосы. Друг сделал ему с помощью иголки и чернил временную татуировку.

Оставалась проблема с глазами. А что, если его похитила банда педофилов и вывезла в Европу, где его пытали, насиловали и даже использовали для экспериментов? Похитители кололи своих подопечных какой-то химией. Он утратил свой техасский акцент, потому что в течение более чем трех лет заключения ему запрещали говорить по-английски.

Вскоре в офисе раздался звонок. Это была Кэрри Гибсон, 31-летняя сводная сестра Николаса Барклая. «Господи, Ники, это ты?» — спросила она.

Приглушив голос, он ответил: «Да, это я».

Через несколько дней Кэрри приехала в сопровождении представителя американского посольства. Теперь Бурден признает, что поступил ужасно. Но тогда, если у него и были какие-то остатки совести, они его не остановили. Замотав лицо шарфом, надев шляпу и темные очки, он вышел ей навстречу. Он был уверен: Кэрри тут же увидит, что он не ее брат. Но вместо этого она бросилась к нему с объятиями.

Кэрри говорит, что почти не сомневалась в том, что это Николас. Ведь любая несообразность могла объясняться пережитыми им чудовищными испытаниями.

Поскольку Кэрри поручилась за Бурдена, ни американские, ни испанские чиновники больше не стали задавать никаких вопросов. Ему выдали американский паспорт, и на следующий день он улетел в Сан-Антонио.

18 октября 1997 года члены семьи Николаса ждали его в аэропорту: Беверли, мать Николаса; муж Кэрри Брайан; Коди, четырнадцатилетний сын Брайана и Кэрри, и их десятилетняя дочь Шантель. Не было только сводного брата Джейсона. Родственники Николаса обнимали Бурдена, рассказывали, как сильно по нему скучали. Мать Николаса поначалу замешкалась, но в конце концов, как и все, приняла его.

Бурдена отправили жить к Кэрри с Брайаном, у которых был трейлер в безлюдной лесистой местности в Спринг-Бренче, в тридцати пяти милях к северу от Сан-Антонио.

1 ноября, вскоре после того как Бурден обосновался в своем новом доме, частный детектив Чарли Паркер сидел в своем офисе в Сан-Антонио. Зазвонил телефон. Это был продюсер телевизионного шоу «Жесткая копия», который прослышал о чудесном возвращении шестнадцатилетнего Николаса Барклая и хотел нанять Паркера, чтобы тот расследовал похищение.

6 ноября Паркер прибыл к трейлеру Кэрри и Брайана вместе со съемочной группой.

Паркер стоял в стороне и внимательно слушал, как молодой человек пересказывает свою душераздирающую историю. «Он был спокоен, как огурец, — рассказывал мне Паркер. — Он не опускал глаза, не жестикулировал. Ничего». Но внимание Паркера привлек его странный акцент.

Детектив заметил на полке детскую фотографию Николаса Барклая. Поскольку однажды он читал, что уши, как и отпечатки пальцев, никогда не бывают одинаковыми у двух разных людей, он подошел к оператору и прошептал: «Сними его уши как можно крупнее». Затем он сунул фотографию Николаса Барклая в карман. В офисе он ее отсканировал и изучил видеозапись интервью. Он сравнил уши на обеих картинках. «Уши были похожими, но не одинаковыми», — говорит он.

Паркер позвонил нескольким офтальмологам и спросил, можно ли уколами изменить цвет глаз. Врачи сказали, что это невозможно. А лингвист из Университета Святой Троицы в Сан-Антонио заверил его, что даже если продержать человека в плену три года, его произношение быстро восстановится.

Паркер сообщил о своих подозрениях властям. Кроме того он позвонил Беверли и объяснил ей про уши, глаза и акцент. После этого Паркер записал: «Члены семьи огорчены, но настаивают, что это их ребенок».

Беверли жила в многоквартирном доме в Сан-Антонио, и Паркер стал следить за Бурденом, когда он ходил к ней: «Всю дорогу до автобусной остановки он шел в своем плеере, пританцовывая, как Майкл Джексон».

Через два месяца после приезда в США Бурден начал расклеиваться. Он стал угрюмым и отчужденным. Незадолго до Рождества Бурден зашел в ванную и посмотрел в зеркало на свои карие глаза, высветленные волосы. Он схватил бритву и начал уродовать свое лицо. Его поместили в психиатрическое отделение местной больницы. Позже Бурден написал в записной книжке: «Когда борешься с чудовищами, смотри, чтобы в процессе не превратиться в чудовище самому».

А Паркер заинтересовался обстоятельствами исчезновения Николаса Барклая. Прежде чем пропасть, Николас жил с вместе Беверли и своим сводным братом Джейсоном в маленьком одноэтажном доме в Сан-Антонио. Джейсон, которому было тогда 24 года, был поджарым брюнетом с длинными волнистыми волосами. Он бренчал на гитаре и неплохо рисовал. Как и его мать, Джейсон был склонен к наркомании, много пил и нюхал кокаин.

13 июня 1994 года Беверли и Джейсон сообщили полиции, что три дня назад после игры в баскетбол Николас позвонил домой из телефона-автомата и попросил встретить его на машине. Беверли спала, Джейсон сказал Николасу, чтобы тот добирался сам. Но Николас так до дома и не дошел.

Коди рассказывал мне, что после исчезновения Николаса «Джейсон стал чаще принимать наркотики и долго сидел на кокаине».

В конце 1997 г. Джейсон лег в реабилитационный центр и вылечился от наркомании. Потом он еще больше года оставался в клинике в качестве консультанта. Он все еще жил там, когда появился Бурден.

Бурдену было удивительно, что Джейсон не пытался увидеться с ним. Джейсон приехал только спустя полтора месяца. Он обнял Бурдена на глазах у всех, а через несколько минут предложил ему выйти. Джейсон протянул Бурдену руку. На его ладони сверкал золотой крестик. Джейсон надел крестик Бурдену на шею, затем попрощался и больше не возвращался.

Бурден сказал мне: «Было очевидно, что Джейсон знает, что случилось с Николасом». Впервые за все это время Бурден стал задумываться о том, кто здесь кого обманывает.

Между тем власти начали сомневаться в правдивости истории Бурдена. Спустя несколько недель после прибытия в США его допросила агент ФБР Нэнси Фишер. В ноябре она отвезла Бурдена в Хьюстон к судебному психиатру. Тот заключил, что Бурден не может быть американцем и, скорее всего, он француз или испанец.

Через четыре месяца Фишер получила разрешение принудить Беверли и Бурдена сдать анализы крови на тест ДНК. Она взяла отпечатки пальцев Бурдена, чтобы проверить, нет ли совпадений с базой данных Интерпола.

Кэрри больше не хотела, чтобы неуравновешенный брат жил у нее, и он переехал к Беверли.

5 марта 1998 года Беверли позвонила Паркеру и сказала, что считает Бурдена самозванцем. На следующий вечер Паркер пригласил Бурдена на ужин.

Они заказали оладьи. По словам Паркера, он сказал «Николасу», что тот расстроил свою «мать», на что молодой человек выпалил:

— Она мне не мать, и вы это знаете.

— Ты скажешь мне, кто ты?

— Я Фредерик Бурден, и меня разыскивает Интерпол.

Через несколько минут Паркер вышел в туалет и позвонил Нэнси Фишер, чтобы сообщить ей новости. Паркер отвез Бурдена обратно к Беверли. Когда Паркер отъезжал от дома, Фишер с полицией уже направлялись к Бурдену. Он сдался спокойно.

В тюрьме Бурден утверждал, что Беверли и Джейсон могли быть соучастниками в исчезновении Николаса и что они с самого начала знали, что Бурден лгал. «Я и правда хороший обманщик, но все-таки не настолько», — сказал мне Бурден.

Естественно, власти не могли полагаться на показания человека, известного своим патологическим враньем. Тем не менее у них были уже собственные подозрения.

Фишер попросила Беверли пройти проверку на детекторе лжи.

Самым важным вопросом было, знает ли Беверли о местонахождении Николаса. Она дважды ответила, что нет. Беверли могла врать, если находилась под действием наркотиков. Тест провели еще раз, после того, как действие любых возможных наркотиков должно было закончиться. На этот раз, когда Беверли спросили, знает ли она, где находится Николас, машина словно взбесилась, указывая на ложь.

Джейсон наконец согласился на допрос, и у Фишер возникло «сильное подозрение, что он причастен к исчезновению брата». Фишер также заподозрила, что Беверли знала, что случилось с Николасом, но помогала скрыть преступление, чтобы защитить Джейсона.

Через несколько недель Паркер ехал через центр Сан-Антонио и увидел на тротуаре Беверли. Он предложил подвезти ее. Сев в машину, Беверли рассказала, что Джейсон умер от передозировки кокаина. Зная, что он уже более года не употреблял наркотики, Фишер и Паркер подозревают, что это было самоубийство.

Несколько месяцев спустя следствие признало, что достаточных улик, которые позволили бы обвинить кого бы то ни было в исчезновении Николаса, нет.

9 сентября 1998 года Фредерик Бурден предстал перед судом в Сан-Антонио. Он обвинялся в лжесвидетельстве, а также в приобретении и использовании поддельных документов.

Единственным человеком, который, испытывал к Бурдену симпатию, была Беверли. Она сказала: «Мне его жаль. Этот мальчик прошел через ад. Если вдуматься, многое из того, что он делал, требовало от него мужества».

Судья приговорил Бурдена к шести годам лишения свободы. На суде Бурден сказал: «Я прошу прощения у всех. Посадят меня в тюрьму или нет, — я и так узник себя самого».

Этой весной, когда я в последний раз встречался с Бурденом, в его жизни произошла драматическая перемена. Он женился на француженке Изабель. Ей было около тридцати, привлекательная хрупкая женщина, училась на адвоката. Она сама была жертвой семейного насилия. Однажды она увидела Бурдена по телевизору. Он рассказывал о своем тяжелом детстве и о своих поисках любви. Она была настолько тронута, что в конце концов выследила его. «Я сказала ему, что в его жизни меня интересует не то, как он изменял правду, а то, почему он это делал, чего он искал», — рассказала она.

Он сказал, что раньше у него ни разу не было романа. Они встречались год, и 8 августа 2007 года поженились.

Когда я встретился с Изабель, она была на восьмом месяце беременности. Бурден нашел работу в области телемаркетинга.

Бурден дотронулся до живота Изабель. «У моего ребенка может быть три руки и три ноги, — сказал он, — это не важно. Мне не нужно, чтобы мой ребенок был идеальным. Единственное, чего я хочу, это чтобы мой ребенок чувствовал, что его любят».

Спустя месяц Бурден позвонил мне и сообщил, что его жена родила. «Это девочка», — сказал он. Они с Изабель назвали ее Афиной, в честь греческой богини. «Я действительно стал отцом», — сказал он.

Я спросил его, стал ли он другим человеком. Некоторое время он молчал, а затем сказал: «Нет, я стал самим собой».