Камера смертника
Фотографии Эй Джей Джекобс / Марко Гроб (Marco Grob).
В мире есть масса вещей, в которых нельзя быть уверенным — WiFi в поездах, люди на метамфетаминах, победители гонки Тур де Франс. А в чем совсем нельзя быть уверенным? В человеческой памяти. Это просто кошмар.
Плохо уже то, что мы забываем большую часть собственной жизни. Множество исследований доказали, что, когда мы вспоминаем о каком-то событии, наши воспоминания почти всегда оказываются избирательными, искаженными или же полностью фальшивыми.
Недавно я испытал настоящее потрясение после того, как позвонил маме и спросил, сколько лет мне было, когда она ездила со мной в парк развлечений Epcot Center — путешествие, которое я часто с нежностью вспоминал. «Мы никогда там не были», — ответила она. Оказалось, мои так называемые воспоминания были составлены из моих мечтаний и телерекламы Disney World.
Кроме того, в каждом дне есть целые куски, которые проходят практически незамеченными. Сколько чипсов мы проглотили не задумываясь? Сколько времени мы потеряли, кликая мышкой в интернете и разглядывая искаженные лица теннисистов?
Но должно ли так быть всегда? Может, и нет. Впервые в истории человечества каждый из нас может зафиксировать каждое мгновение своего существования. Больше никаких догадок, никаких споров на манер фильма «Расемон» о том, кто выпил последнее пиво или начал драку на трибунах стадиона. Любой человек может стать огромной цифровой видеокамерой и научиться просто перематывать запись назад, когда надо выяснить, что же на самом деле произошло. Наша жизнь изменится навсегда.
«Представьте себе, как могли бы измениться сеансы у психотерапевтов, дружеские пари, свидетельства в суде, ссоры влюбленных, — пишет в своей книге "Вспомнить все"
Белл — крупнейший барахольщик в информационной сфере. У него ничего не выбрасывается. За последние 14 лет он записал каждый свой разговор — вживую и по телефону, — сохранил каждое электронное письмо и сканировал рукописное, отметил каждое перемещение на GPS. На шее Белл носит SenseCam, фотоаппарат размером с кошелек, автоматически фотографирующий раз в тридцать секунд. Промежуточный итог на сегодняшний день: 200 тысяч снимков. Белл считает, что через десять лет технологии разовьются настолько, что каждый из нас станет экстремальным лайфлоггером. Но кто захочет записывать всю свою жизнь, если эти записи теоретически сможет увидеть любой? Поразительно большое количество людей. Мы ведь уже выплескиваем половину своего существования в хронику Facebook (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации). И каждый день на YouTube появляются записи, на которых люди застигнуты за совершением ужасных вещей — или, наоборот, с гордостью это демонстрируют.
Я решил выяснить, какой будет жизнь в этом будущем мире. Для начала обзавожусь оборудованием. Белл рекомендует устройство Looxcie — черную видеокамеру за $150 на пять часов съемки размером с указательный палец. Ее можно прикрепить к уху, и она будет выглядеть как самый большой и самый дебильный Bluetooth в мире. Я заказал две, чтобы пользоваться ими по очереди. Когда мне принесли мои камеры, я прикрепил одну из них к уху и нажал красную кнопку записи. Очень быстро выяснились две вещи. Во-первых, Looxcie во время записи тихо пищит, поэтому я все время чувствую себя, будто рядом со мной все время подает назад машина службы UPS. Во-вторых, это устройство сразу начало определять мое поведение. Это мой личный Большой Брат.
Стоит ли мне разглядывать грудь этой женщины с таким глубоким декольте на ее голубой кофточке? Ведь это записывается. А что, если моя жена увидит запись? Я отвожу взгляд. А как быть с моим тайным пороком? Джулия, если ты это прочитаешь, прости, но иногда я чувствую себя слишком усталым для того, чтобы наклониться и поднять сиденье унитаза, и тогда я просто писаю в раковину в ванной. Моча ведь стерильна, говорю я себе. Но хочу ли я, чтобы это было записано на камеру? Нет. Нет. Нет.
Первым же вечером я надеваю камеру, когда мы идем ужинать с друзьями. Они обращают на нее внимание.
— Ты что, слушаешь биржевые новости? — спрашивает моя приятельница Кэндис, сидящая напротив. — Нет, я просто все записываю.
— Что, правда? А я хотела с тобой посплетничать.
Я пожимаю плечами. Она вздыхает и качает головой. (Нет, на самом деле все было не так. Я только что пересмотрел запись и понял, что неправильно запомнил. Она просто отвернулась от меня и заговорила с моей женой.)
Это первый урок, который вам преподносит камера. Записывая то, что происходит вокруг вас, вы изменяете то, что происходит. Ваше устройство все видят — и это меняет поведение людей.
В течение следующих нескольких дней моя камера стала причиной множества неловких ситуаций. Мне говорили, что она выглядит как высокотехнологичный слуховой аппарат, прибор связи с русской подводной лодки 1982 года, пусковая установка ракеты. Когда я говорю, что это камера, люди реагируют по-разному. Некоторые начинают вести себя утрированно. Они машут руками, танцуют, корчат рожи. Они смотрят в объектив, а не мне в глаза. Один
Многих это раздражает — особенно пожилых женщин. Теща сказала: «Жаль, что ты мне раньше не сказал. Я бы получше причесалась». На вечеринке я пытаюсь вступить в разговор о сексуальном скандале в Нью-Йоркской школе. «Уходи отсюда, — обрывает меня подруга моей матери. —Иди, иди, иди». Моя бывшая одноклассница закрыла объектив журналом. Друг Джереми был в ярости, так как я не сразу объяснил ему, что все фиксирую: «Я не могу поверить, что ты записывал, пока я рассказывал тебе об инфекции мочевых путей у моей мамы!» А один из коллег процитировал афоризм Уоррена Битти из фильма «В постели с Мадонной»: «Если это не записывается, то зачем все это?»
Но каково мне было, когда я повел детей в парк аттракционов и зашел там с камерой в общественный туалет. Обычно я снимаю камеру, заходя в уборную. Мне это кажется правильным. Но на это раз забыл. Здоровый парень у соседнего писсуара посмотрел на меня.
— Это что, камера? — спросил он, заметив красный огонек.
У меня вспотели руки. Сейчас он устроит мне взбучку, и, честно говоря, есть за что.
— Круто, — сказал он. — Почем брал?
Реакцию людей предсказать невозможно. В большинстве своем они постепенно привыкают к камере, но запись все равно искажает их поведение. Мой приятель сформулировал это так: «Я хочу что-то сказать, но не могу. Это чертовски неприятно». Мне это тоже не нравится. Сколько всего я пропускаю? С другой стороны, я чувствую себя чище, правильнее. Видеокамера становится чем-то вроде бластера, стреляющего добродетелью. Может, в будущем мир станет добрее, в нем будет меньше злословия и жульничества. Может, фиксирование всех мелочей сделает нас более благопристойными, хотя и более скучными существами.
Ночью я подключаю устройство к розетке и перекачиваю записи в компьютер. Я стараюсь перед сном просматривать какие-то фрагменты, и это иногда бывает не слишком приятно. Я узнаю о себе то, чего мне совсем не хотелось знать. Оказывается, я тяжело дышу. Мало того, я еще и насвистываю какие-то мотивчики, когда занимаюсь домашними делами.
Другое откровение: моя жизнь прозаична до абсурда. Я провожу большую часть своего времени, сидя перед прямоугольными жидкокристаллическими экранами. А нынешний проект все только усугубляет. Я смотрю видеозаписи. И при этом я записываю на видео то, как я смотрю видеозаписи. Так что теперь я могу смотреть видеозаписи того, как я смотрю видеозаписи. Ужасающая онанистская петля.
При этом камера может сильно освежить семейные отношения. Воскресным летним днем, когда мой эксперимент длился уже пару недель, у нас с женой разразился полновесный скандал из-за типичной глупости. Она думала, что мексиканскую еду нам на ужин заказал я, в то время как сам я решил, что это сделала она. Спор быстро перешел в настоящее сражение по вопросу о том, кто больше делает дома, и посыпались обвинения: «Это вообще невообразимо. Я все здесь делаю! Все!» Я не отступил. Я знал, что я не мог сказать, что заказал эти чертовы буррито. Но теперь уже нельзя было ослабить накал борьбы. Я убедил жену посмотреть записи. Мы можем убедиться, кто из нас прав. «Кроме того, это укрепит наш брак, — сказал я, — и научит нас, как надо спорить».
Я продемонстрировал основное вещественное доказательство: согласно ее версии событий, она пришла домой и спросила: «Ты заказал еду?» — а я ответил: «Да». Однако на видео было записано, что на самом деле она сказала: «Еда уже тут?» — а я ответил: «Нет».
Нажав на паузу, я почувствовал легкое возбуждение. Победа. Моя версия была ближе к реальности. Но жена не улыбалась. Она сказала, что эта запись не имеет отношения к нашей главной проблеме. А именно, к тому, что я проигнорировал ее смс и просто по умолчанию предположил, что она сделает заказ. Мое так называемое доказательство ничего не значит.
Я кивнул. Я запустил запись того, как она, сверкая глазами, вопила на меня: «Убирайся! Оставь меня в покое, ты меня бесишь!». Я надеялся, что это убедит жену — она слегка переборщила. Когда я нажал на паузу и повернулся к ней, она поджала губы, в глазах у нее были слезы. «Ты думаешь, что это укрепит наш брак? — спросила она. — Я прошла через это один раз, и мне совсем не нужно переживать это снова. Ты знаешь, что мне нужно выпустить пар, когда я сержусь. Тебе это известно уже десять лет».
В этом был резон. Мое детское ликование моментально испарилось. Я был официально объявлен сволочью. Я выиграл небольшую схватку, но проиграл войну.
Недавно я обнаружил, как один из моих сыновей играет с едой — он расставлял шахматные фигуры на тарелке с кусочками арбуза. Я попросил его перестать. «Я не ставил их на тарелку!». Тогда я сказал: «Давай проверим запись». Он тут же признал вину. Впрочем, такие методы воспитания не всегда работают. Другой сын забился в истерике, потому что я не позволил ему съесть йогурт прямо перед сном. Наутро я сказал ему, что хочу, чтобы он посмотрел кое-что и, может быть, призадумался. Через пять секунд после того, как я нажал кнопку «play», он отвернулся от экрана и заткнул уши пальцами.
При этом, когда я начинал свой эксперимент, то думал, что вступаю в отважную новую эру — Эру Без Пропавших Вещей. Если я потерял ключи, надо просто пересмотреть запись, и они тут же найдутся — какая экономия времени! Однако метод оказался не без изъяна. Однажды я провел час, скрючившись перед экраном в поисках момента, когда потерял бумажник. Затем жена решила поискать бумажник традиционным путем и через несколько минут обнаружила его на тумбочке у кровати.
И тут кроется главный подводный камень в море лайфлоггинга. Слишком много информации. У нас пока что нет поисковика, который распознавал бы изображения предметов на записи. Я хотел бы иметь возможность спросить: «Где мой степлер?» — чтобы компьютер тут же просканировал записи и произнес нежным голосом: «Он находится на второй полке рядом с микроволновкой».
И все же я сумел совершить прорыв. Я оставил самокат и сумки своих детей в такси — отвлекся. Водитель проявил редкий энтузиазм по отношению к камере на моем распухшем ухе. Он сказал, что хотел бы купить такую же — ловить тех, кто не хочет платить, и прижать к стенке наглых полицейских. Я пришел в такой восторг, что, выходя из машины, забыл попросить его открыть багажник.
Минуточку! Я понял, что могу перемотать запись и остановить ее на том моменте, где виден номер такси. Я подошел к компьютеру, и вот уже передо мной освещенный номер на крыше такси: 9L64. Я тут же отправил по интернету заявление о пропавших вещах, включив в него самое главное — номер такси. Я нажал кнопку «Отправить» и почувствовал себя победителем. На следующий день мне позвонили. Да! Это мои вещи! Да, было бы прекрасно, если бы он привез их ко мне домой. «Так что же, вы получили мое заявление из бюро находок?» — спросил я через час, доставая самокат из багажника. «Нет, — ответил он. — На рюкзаках ваших детей был написан номер вашего мобильного».
За время эксперимента я сознательно нарушил десятки соглашений об авторских правах. Я приходил с камерой смотреть пять фильмов и один спектакль на Бродвее. Главное — уверенно пройти мимо контролеров. Позже я рассказал об этом представителю компании Looxcie, который сказал, что он «не оправдывает подобное поведение», но при этом сообщил мне, что есть люди, которые заклеивают красный огонек на приборе черной лентой. Это помогает, если вы хотите сохранить инкогнито. Я это запомнил.
Я не собираюсь загружать фильмы на YouTube. Но я показал своему
Если лайфлоггинг распространится, то авторские права окажутся под еще большей угрозой, чем сейчас, и компании, специализирующиеся на высоких технологиях, это понимают. В августе Apple запатентовала устройство, которое может отключать смартфоны в зависимости от их местонахождения. Но некоторые радикальные лайфлоггеры считают законы об авторском праве устаревшими. Стив Манн, которого называют «первым киборгом», прикрепил фото- и видеоаппаратуру к своему черепу. Несколько лет назад в музеях от него требовали, чтобы он прекратил фотографировать картины. В ответ он стал приходить в футболке с изображением произведений искусства и требовать, чтобы музейные камеры наблюдения тоже были отключены. (Я пытался обменяться опытом с Манном, но он не отвечает на письма. Может, потому, что недавно во Франции на него напали в Макдоналдсе за то, что он пришел с оборудованием на голове.)
На шестой неделе лайфлоггинг стал для меня почти обыденным делом. Моя жена уже почти забыла о постоянно работающей камере. Она снова пересказывает мне сплетни и никогда не просит выключить камеру (за исключением редких случаев, когда мы выполняем свой супружеский долг). Что до меня, то я снова начал писать в умывальник. И теперь мне понятнее, почему участники реалити-шоу ведут себя как беспардонные идиоты. Это просто проявление смирения — я такой, какой есть, пусть весь мир видит это и судит меня.
Обратная сторона этого нового представления о норме заключается в том, что я часто забываю сменить камеру, когда у одной из них разряжается батарейка. Запись, которая в теории должна фиксировать всю мою жизнь, на самом деле неравномерна, полна пробелов и темных часов, во время которых я случайно оставил камеру работающей в кармане.
Но нехватка каких-то записей на самом деле не проблема. За прошедшие два месяца я стал папарацци-любителем. Я записал изображение красной дорожки, по которой шли знаменитости умеренной величины. Среди моих трофеев также были Арт Гарфанкель в студии National Public Radio, Кевин Бейкон, звонящий по телефону, Майкл Йен Блэк и Синди Маккейн в парке. Мать Леди Гага (у нее ресторан в Верхнем Вест-сайде). Как это ни смешно, но я прихожу в восторг от того, что смог поймать этих слегка известных людей.
На книжных чтениях я встретил Джуду Фридлендера из сериала «Студия 30», он был в полном облачении: с бородой, в бейсболке и желтой футболке с надписью «Чемпион мира». Я объяснил ему, что в ухе у меня — видеокамера. «Я знаю, что выгляжу как настоящее чмо», — добавил я. «Ты выглядишь как старомодное чмо, — ответил он. — Потому что таких больших Bluetooths больше не делают».
Там же, на чтениях, я одержал маленькую победу. У нас был большой спор о том, где ставить ударение в названии страны Катар (похоже, на первом слоге). Позже участвовавшая в разговоре блондинка призналась мне, что волнуется, не была ли она слишком резкой с парнем, который попытался исправить ее произношение. «Наш разговор записан на видео, — сказал я. — Скину его вам в почту». Так я и сделал. Оказалось, грубила вовсе не она, а как раз ее друг. Просто она неправильно запомнила. «Спасибо, вы украсили мой день!» — написала она мне в ответ. Я почувствовал себя супергероем. Я принес облегчение встревоженному человеку!
Мои две камеры совместными усилиями сняли триста часов видео, которое занимает 186 гигабайтов, а закачивать записи приходится по 45 минут в день. Я собираюсь довести объем записей до пятисот часов, и у меня заканчивается свободное место на жестком диске. Дело осложняется тем, что я завел себе еще одну камеру: она стоит $199 и называется GoPro. Это очень прочная видеокамера, и у нее объектив «рыбий глаз», поэтому ее используют любители кайтинга и велотриала, которые хотят записывать свои самоубийственные приключения. (В октябре Феликс Баумгартнер прыгал с ней с парашютом с высоты 39 километров.)
Кстати, камеры — это только часть моего арсенала. Гордон Белл предложил мне изучить The Quantified Self («Измеренная личность») — сообщество, приверженцы которого стараются фиксировать все данные о себе. Вес, артериальное давление, количество сделанных шагов, сон, местонахождение, калории, настроения, секс. У меня уже есть непомерно дорогой шагомер Fitbit, соединенный с ноутбуком и с помощью круговых диаграмм и графиков демонстрирующий мне, насколько я ленив, а также Zeo — головная повязка, фиксирующая глубину сна. Вдохновившись записями на форумах Quantified Self, я также начал фотографировать все, что я ем. Это выдающаяся тактика. Пока не увидишь свою еду на экране, не до конца осознаешь, сколько гадости ты ешь. Откуда взялся этот кекс? Теперь я два раза думаю, прежде чем съесть второй сникердудл за день.
Я оценил свое настроение раздраженным 4 и пояснил: «Я обнаружил, что мои записи в MoodPanda доступны всем. Не могу сообразить, как отключить эту функцию». На что некая Линда ответила: «AJ... Если ты больше не будешь сообщать всем о своем настроении, то я хочу на прощание несколько раз обнять тебя. Обнимаю. Обнимаю. Обнимаю». Безумная ярость. (Баллами не измеряется.)
Но, как ни смешно, я привязался к MoodPanda. Это приложение показывает, как часто изменяются ваши эмоции. Каким бы темным ни казался вам мир в эти минуты, вы доберетесь до девятого уровня. Или, с божьей помощью, хотя бы до пятого. (Обнимаю.)
Через девять недель я ощутил изнеможение. Иногда у меня кружится голова от лайфлоггинга, как будто мои ощущения можно оценить на 8 или 9 баллов по скале счастья. Я все фиксирую. Мои дети первый раз увидели в зоопарке, как совокупляются черепашки — и они никогда не забудут увиденного, потому что запись будет вечно храниться на моем жестком диске. Благодаря этому я получаю (иллюзорное) чувство контроля, как будто придумал, каким образом остановить время и повесить его на стену.
Кроме того, я чувствую себя в большей безопасности. Мне никто не угрожал, и я не оказывался на месте преступления. (Ближе всего к таким ситуациям я был, когда на Кони-Айленде записал парня, который говорил по мобильному о кокаине за $200.) Но если бы со мной произошло нечто подобное, то я мог бы показать полицейским видеодоказательства. Может быть, скоро мы будем жить в мире, где будет меньше преступности.
Но все-таки иногда мое настроение на MoodPanda падает до 3 баллов. Мне начинает казаться, что я вижу приближение антиутопии. Когда все мы займемся экстремальным лайфлоггингом, то превратимся в собственных цензоров. Мы станем осторожными, как политики. Нам придется больше переживать из-за хакеров и из-за Большого Брата, копающегося в нашей информации. В этом мире будет куда меньше загадок, что может означать также куда меньше веселья. Как можно запланировать неожиданную вечеринку, если все ваши друзья точно знают, где вы находитесь в каждый конкретный отрезок времени?
Да, вы получите полную запись своей жизни, но, может быть, это будет нечто меньшее, чем жизнь. Главная проблема с реальностью заключается в том, что это не настоящая жизнь. Реальность хаотична, полна всяческих мелочей, в ней все повторяется, она скучна.
Я понимаю, что 90% моих рассказов о вечеринках, которые, я уверен, на каком-то уровне соответствуют действительности, при этом правдивы только наполовину, в лучшем случае. Мы все мифологизируем свои жизни, и знаем об этом. Но доказать это я не могу.
Дело было на выходных. Мы были в Бруклине на детской площадке, и я сказал: «Мне кажется, у меня сейчас будет тепловой удар, я бы хотел переместиться в вагон метро с кондиционером». Так и сказал. Но моя жена, пересказывая позже эту истории, уверяла, что я сказал трепещущим голосом: «О, я сейчас упаду в обморок!»
Я проверил запись и сказал Джулии, как было на самом деле. «Да брось ты, — ответила она. — Я же имею право на поэтическое преувеличение». Ну я с этим согласился. Я сократил свое участие в лайфлоггинге, по крайней мере на сегодняшний день. Я все еще проверяю свой Fitbit и свои приложения, но не пытаюсь зафиксировать на пленке каждый раз, когда я чищу зубы или заряжаю стиральную машину.
Иногда у меня нет выбора. Недавно я впервые ощутил, что такое официальная цензура: назовите место, где охранник попросил вас выключить камеру? Это был холл редакции Правила жизни. Я нажал кнопку стоп.
Я не помню, что было дальше.