Заколебало

Последний пост кажется теперь довольно легкомысленным. Я написала его до того, как узнала, насколько серьезны разрушения. У нас все в порядке. Я рада, что могу наконец это сказать. Говорила с Крисом за двадцать минут до землетрясения. Он позвонил сказать, что машина, которую он только что взял напрокат, сломалась прямо на дороге. Он ждал механиков из «тойоты» и подумывал о том, чтобы остаться в городе на ночь, если машину не починят.

Сразу после землетрясения телефоны перестали работать. Если посмотреть на фотографии Порт-о-Пренса, оно и неудивительно. Я не могла связаться с Крисом, не знала, где он, и вообще жив ли. Последние несколько часов я только и делала, что писала письма да обновляла Facebook (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) — слава богу, интернет до сих пор работает. Так прошло четыре часа — в полной неизвестности. Потом к нашим воротам подъехала машина, и из нее вышел Крис. Я стояла на балконе и плакала.

Даже не знаю, как начать этот пост. Вид из нашего окна совершенно не изменился. Люди по-прежнему занимаются своими делами, так же, как всегда. Но я знаю, что для многих на Гаити жизнь сегодня полностью переменилась. Вчера Крис был подавлен, когда добрался до дому, и это понятно. Когда мы сидели рядом и он рассказывал, что с ним произошло, я не смогла сдержать слез. У меня до сих пор щемит в груди.

Сегодня мы проснулись рано, чтобы подготовиться к поездке в Порт-о-Пренс. Крис взял два грузовика и наши инструменты, собрал всех сотрудников, нашего друга Барба и еще двух миссионеров. Я думала, что кто-то откажется ехать, но согласились все. Я была потрясена стойкостью гаитян. Они внимательно выслушали рассказ Криса, взяли инструменты и поехали в город. Молитесь за них, потому что у них будет тяжелый день. Крис знал, на что идет, а они — нет, потому что телефоны до сих пор не работают и информация до нас практически не доходит. Страшно представить, с чем им придется столкнуться.

Когда вы слышите рассказы о том, что 60% Порт-о-Пренса сравнены с землей, знайте, что это правда. Чтобы понять масштаб происшедшего, представьте, оставив за скобками количество жертв, что Порт-о-Пренс — это самое сердце Гаити. Тут находятся все госучреждения, это главный торговый центр страны и большинство ресурсов сконцентрировано именно здесь. Теперь вся эта инфраструктура уничтожена. Американцам понадобилось более шести лет, чтобы расчистить Манхэттен после падения башен-близнецов. А здесь речь идет о целом городе.

Вчера был просто ужасный день. Я подробно расскажу о том, что со мной произошло, надеюсь, это будет иметь терапевтический эффект. В любом случае, думаю, мне еще долго будут сниться кошмары.

Я провел день в Порт-о-Пренсе, пытаясь взять напрокат машину у дилера «тойоты» и занимаясь кое-какими делами нашей организации. Вечером, на пути из города, где-то в районе Делма 9, машина, которую я только что взял, сломалась. Я позвонил дилеру, чтобы он взял ее обратно. И через несколько минут после приезда механиков началось землетрясение.

Стыдно признаться, но первая мысль, проскользнувшая у меня в голове, была: «Классно, никогда раньше не видел серьезного землетрясения». Но по мере того как продолжало трясти, я начал вспоминать беседы с другими миссионерами. Мы обсуждали, что станет с Гаити в случае землетрясения. Разрушения были бы колоссальными. Строительные материалы и методы здесь не просто низкопробные — они буквально самоубийственны. Но сейчас не время возмущаться, хочу просто рассказать вам о том, что со мной произошло.

Я не упал на землю, но меня здорово побросало из стороны в сторону. Когда толчки прекратились, огромное облако пыли стало подниматься от здания вниз по улице. Там только что рухнула трехэтажная школа для девочек. Глупо оглядываясь по сторонам, я оставался на месте дольше, чем мне бы хотелось в этом признаться. Я взглянул на «тойоту», попытался позвонить жене (сеть не работала), стал наблюдать за реакцией людей вокруг меня. Почти все вели себя довольно странно. В конце концов я направился к школе, чтобы вытаскивать учениц из-под обломков.

Работать было тяжело — все приходилось делать в одиночку. Люди подходили к развалинам и кричали во все горло: «Такой-то внутри?!» Я просил помочь мне разгребать обломки, но они говорили, что им нужно найти своих родственников. Один парень все-таки остался и стал помогать. Наконец я вытащил одну обезумевшую девочку. Я сказал ей, чтобы она перестала кричать и молилась о помощи. Она лежала в яме глубиной метра три, под завалом из цемента, образовавшимся от рухнувшей крыши. В какой-то момент я одолжил у кого-то молоток, чтобы разломать крупный кусок бетона, который мешал ей выбраться. Последовавшие толчки напугали меня до смерти, и я совершенно не хотел оказаться под бетонной плитой. Под одной из таких плит, совсем рядом с нами, лежала женщина — она определенно была мертва.

Когда девочка оказалась свободна, я стал двигаться дальше и скоро нашел еще одну. Я видел только ее лицо и левую руку, и она яростно звала меня на помощь. Я попросил ее успокоиться, потому что это помогло бы мне сосредоточиться на работе, и сказал ей молиться за нас обоих. Она успокоилась и осмелела. Плита загораживала обзор, и я не мог понять, что мешает ей выбраться. Я вытащил огромный обломок бетона, но это совершенно не помогло Жаклин (так ее звали). За этим осколком виднелся какой-то предмет, и когда я попытался вытащить его, оказалось, что это зад другой девочки. Она закричала, но я еле слышал ее — голова у нее была целиком завалена обломками.

В этот момент я стал понимать, что все это слишком для меня одного. У меня был лишь молоток, вокруг быстро темнело, а электричества нигде не было. Я попытался одолжить фонарик, но это было невозможно. На мгновение я почувствовал себя совершенно беспомощным. Подумав и помолившись минуту, я сказал Жаклин, что мне нужно уйти на поиски помощи. Я не мог ничего сделать без фонаря, а она должна была продолжать молиться и помнить, что родители скоро приедут за ней.

Я прошел четыре или пять миль до места, где можно было поймать машину, и добрался до дома где-то около девяти вечера. По дороге я решил вернуться в Порт-о-Пренс на следующий день с двумя грузовиками инструментов и рабочими, чтобы сделать все, что будет в наших силах.

В автобусе я встретил парня. Он держал в руке сэндвич. Он вышел из дома купить сэндвич, когда началось землетрясение. Вернувшись, обнаружил, что дома уже нет, как нет и школы, где он раньше преподавал. И вот, не имея ничего, кроме сэндвича в руке и семи долларов в носке, он отправился к своей семье в Кап-Аитьен.

Мне удалось немного поспать, хотя я все время думал о Жаклин и ее однокласснице, лежавших в темноте среди обломков. Сегодня утром все рабочие, полные энтузиазма, уложили инструменты, воду и еду в грузовики и отправились в Порт-о-Пренс. Я повел их в сторону школы, к тому месту, где я оставил Жаклин и ее одноклассницу. Обе они были уже мертвы.

Некоторые из местных работали всю ночь, спасая близких. Они нашли фонари и ножовки, и им удалось вытащить несколько человек, включая немало мертвых. Мы стали работать с ними, используя наши мощные инструменты. Довольно быстро мы вытащили двух живых девочек, потом третью. С четвертой и пятой пришлось повозиться, и у каждой были сильно повреждены ноги. Потом крики о помощи стихли. Множество мертвых тел до сих пор были под завалами, но их было невозможно достать без серьезной техники.

Завтра мы не поедем туда снова: я подозреваю, что все, кого можно было спасти, уже спасены, а завалы, в которых еще остаются пострадавшие, разберут волонтеры — их теперь будет предостаточно. Сегодня был самый важный день для спасательных работ. Это был крайне эмоциональный день. Мертвые тела перестали меня волновать спустя какое-то время. Но что навсегда останется со мной, так это мой разговор с Жаклин перед тем, как я ушел. Как я мог оставить кого-то умирать под бетонной плитой? Это непостижимо! По меньшей мере, ей нужен был кто-то, кто мог остаться рядом и утешить ее в последние часы жизни. Но если бы я не ушел домой вчера вечером, я бы не смог привести сегодня утром нашу команду. И все же оставить ее там было самым сложным решением моей жизни. Она так храбрилась, когда я уходил. Я сказал ей, что пойду за помощью, но не сказал, что ухожу до утра. Думаю, что это будет преследовать меня еще очень долго.

Сегодня утром мы устроили встречу с нашими сотрудниками, просто чтобы поговорить о том, как прошел вчерашний день. Интересно, что их отношение к смерти сильно отличается от нашего. Думаю, они относятся к смерти проще, потому что для них это еще одно событие из повседневной жизни. У многих есть постоянно больные родственники; другие не раз теряли близких из-за внезапных и скоротечных болезней, и тому подобное. Мы же обладаем совершенно иными ресурсами — взять хотя бы машины для поддержания работы легких или сердца. По сути, контроль над смертью стал частью европейской культуры. А когда этого контроля нет, к вещам относишься по-другому. Пока мы беседовали, можно было заметить, как некоторые из гаитян буднично перебрасывались новостями о родственниках — одни погибли, с другими до сих пор нет никакой связи. Немного погодя они спокойно принялись за работу. Но об одном они говорили особенно много: как во вторник бог уберег именно их. Они поехали в Порт-о-Пренс устанавливать фильтры куда-то в район Делма 75, но вернулись домой раньше срока, буквально за час до землетрясения, потому что забыли оборудование. Если бы они его не забыли, у нас бы не было никакой возможности узнать, где они и как мы можем им помочь. Мы понимаем, устанавливать фильтры какое-то время будет невозможно. Но все сотрудники хотели сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь. Мы решили поехать в Сан-Марк, купить столько воды и хлеба, сколько влезет в наш самый большой грузовик, и раздать все это жителям Порт-о-Пренса, которые потеряли дома. Я захотела поехать с парой других волонтеров, чтобы увидеть все своими глазами. При этом многие местные не в состоянии оценить, что же на самом деле произошло. У них нет телевизоров, телефонная связь оборвалась. До сегодняшнего утра наши сотрудники даже не видели, как теперь выглядит Национальный дворец в Порт-о-Пренс. Когда мы сказали им, что он kraze net — полностью разрушен, они нам не поверили. Тогда я показала фотографию в интернете, и у всех челюсть отвисла. Примерно то же самое испытали мы позавчера вечером.

Пришлось съездить в три разных места, чтобы наполнить грузовик. Небольшие пакеты с водой продаются упаковками по 60 штук. Мы купили 200 упаковок — всего 12000 пакетов с водой. И 300 буханок хлеба. Потом погрузили все это в машину и отправились в Порт-о-Пренс.

Сразу бросилось в глаза то, что все встречные машины были загружены под завязку. Люди покидали Порт-о-Пренс en masse, любыми доступными средствами. Каждый фургон был полон. Каждый автобус полон. Люди были набиты в них плотнее, чем набивают скот. Мужчины рядами сидели по бортам огромных грузовиков, набитые, как чипсы в банку Pringles. Даже самосвалы были забиты. Одним словом, все, что двигалось на север, было заполнено до отказа.

Я готовилась к тому, что увижу в Порт-о-Пренсе, хотя знала, что за 24 часа многие вещи переменились. Машины двигались медленно. У каждой заправки были гигантские очереди из машин и людей, все пытались купить хотя бы немного топлива. Даже в нашей части острова газа и дизеля уже не хватает. Мимо нас проехало несколько полицейских фургонов, нагруженных трупами. Около дороги кто-то сколачивал простые деревянные гробы. В некоторых частях города терпкий, вызывающий тошноту запах ударил мне в ноздри, и я поняла, как должна пахнуть смерть.

Я пыталась подготовиться к тому, что произойдет, когда мы начнем раздавать воду. В такой ситуации существует два типа людей. Одни благодарны за то, что им удалось получить, и они стараются вести себя скромно. Другие считают, что должны взять больше, чем им необходимо, потому что другой возможности может не представиться. Нам попались и те, и другие, и это было непросто. После того как мы раздали весь хлеб на огромной спортивной площадке, превращенной сегодня в лагерь, один из моих сотрудников смог вымолвить лишь: «Как же тяжело помогать». Он имел в виду, что порой те самые люди, которым ты пытаешься помочь, мешают тебе это делать. Мы посмотрели на наши руки, и мне стало грустно. Они все были расцарапанные, в крови.

По дороге домой мы остановились на автобусной станции, чтобы взять тех, кто хотел уехать из города. Люди стали предлагать нашему водителю деньги за бензин, и когда он отказался, они были страшно удивлены. Благодарности, исходившей от каждого из них в тот момент, когда он спрыгивал с грузовика, было бы достаточно, чтобы окупить все наши усилия за целый день.

Спасибо вам всем за вашу поддержку. Ваши комментарии меня немного приободрили. Обдумав все то, что со мной произошло, я решил, что за исключением нескольких минут колебания сразу после землетрясения, я делал правильные вещи в правильный момент. Если бы я остался после наступления темноты, я бы не сделал ничего полезного. Я хочу верить, что мои намерения были чисты, когда я уходил, но так или иначе оказалось, что это было правильное решение, потому что мы вернулись наутро и спасли шесть девочек. Сегодня я чувствую себя хорошо. Кажется, бог сделал мне подарок. Знаю, это звучит безумно, но могу объяснить. Работа, которую мы здесь делаем (установка биофильтров), спасает жизнь многих, действительно многих детей, но она часто кажется делом неблагодарным. В прошлом году нам не то что сказали спасибо — нас откровенно преследовали. Из-за поджогов и угроз у нас опускались руки. В моей жизни наступил момент, когда мне просто необходимо было почувствовать, что я активно помогаю людям, а не просто страдаю от преследования на Гаити без всякой на то причины.

И вот во вторник бог поставил меня на место, где я был нужен. Я уверен, что бог хорошо знал, где он хочет, чтобы моя машина сломалась. Он выбрал меня потому, что знал, что я полезу под развалины, а другие — нет, и что у меня есть возможность вернуться позже с моей командой и вытащить остальных девочек.

В мае прошлого года я отправился в поход в горы, и кто-то из местных спросил меня там, когда придет Белый Человек и возьмет Гаити. Взбираясь на холм, мы обсуждали эту тему, и я сказал, что американцы никогда не придут на Гаити — просто потому, что тут чудовищный бардак. Довольно странно было говорить об этом, но уже через месяц у меня случился очень похожий разговор с другим человеком, на этот раз с женщиной. Я согласился с ней, что это было бы замечательно для Гаити, и оба мы решили, что большинству гаитян нет никакой разницы, кто ими командует, они просто хотят прокормить свою семью. Но я сказал ей, что все равно найдутся несколько человек, которые поднимут шум, начнут жаловаться — и все послушают именно их.

Наконец все прояснилось. К нам пришел Жан-Рено и сказал, что прошел слух, что Америка объявит Гаити своей территорией 1 июля 2009 года. Все были взволнованы. Я давно знаю Жана-Рено и сказал ему, что было бы замечательно, если бы Гаити получило наконец честное правительство, но что этого никогда не случится: слишком многие американцы до сих пор боятся черных людей, признают они это или нет. Я сказал, что проверю, откуда появилась эта информация, и нашел ссылку, по которой можно было прочесть утку об июльском протекторате. Каким-то образом эта утка взволновала все население настолько, что о ней говорили на горных тропинках и на банановых плантациях.

США оккупировали Гаити с 1915 по 1931 год. Это было время самого значительного экономического подъема страны. Чтобы вы представили, что произошло, достаточно сказать, что в 1915-м на Гаити было 7 миль нормальных дорог, а в 1931-м уже 1500. Оккупация была спровоцирована последним из целого ряда переворотов, когда президент, на дворец которого шла толпа, убил пятьдесят заложников и спрятался во французском посольстве. Толпа ворвалась туда, убила президента и протащила его тело по улицам Порт-о-Пренса. Этот вопиющий случай вкупе с вторжением на иностранную территорию французского посольства спровоцировал введение американских войск для установления какого-то порядка. Наверное, самое поразительное, что оккупация не стоила нам ни цента. Довольно быстро американцы навели здесь порядок, искоренили коррупцию в налоговой и таможенной сферах и использовали доходы от нее для реализации местных проектов.

Думаю, что вы понимаете, к чему я клоню. До землетрясения Гаити ничем не отличалось от того, как оно выглядело в 1915 году, за исключением присутствия контингента ООН. У Преваля (Рене Преваль, президент Гаити до 2006 года. — Правила жизни), скорее всего, давно отняли бы власть, если бы не ООН. Но даже в присутствии миротворцев он собирался баллотироваться на третий срок, вразрез с конституцией Гаити. Коррупция в местном правительстве практически повсеместна. Для того чтобы жители Гаити получили свой шанс, нужна оккупация. Большинство гаитян НЕ воришки, это хорошие люди, которые пытаются прокормить свои семьи. Если у клептократов попытаться отнять власть, они наделают много шума, но они не представляют гаитянский народ. Есть способ обуздать таких людей, и США для этого самый подходящий кандидат.

Гаити должен стать новым Пуэрто-Рико. Когда Пуэрто-Рико стал американским, Гаити был более богатой страной из двух. Сегодня в Пуэрто-Рико полно фастфудов, Walmart’ов, а на Гаити... дайте-ка подумать минутку... хм... много солнца. И все же, если Америка соберется с силами и наведет здесь порядок, у Гаити есть потенциал роста, способный вызвать зависть у китайцев. Эти люди хотят работать. А через пятнадцать лет можно устроить референдум, чтобы местные жители сами решили, хотят ли они входить в состав США или остаться независимым государством.