Бог знает где
Когда мне предложили стать настоятелем в Рио-де-Жанейро, который я даже толком не знал, где находится, мы с матушкой только закончили учиться, поженились, ждали первенца. Я к тому времени служил в храме Казанской Божьей Матери села Новоселки под Брянском всего полгода. Мы все отреставрировали, чудесный храмик получился, колоколов не было — звонили в обрезанные газовые баллоны, но колотили так, что на всю округу. И вот 25 декабря 2006 года мне позвонили по мобильному и дали время до утра подумать. Мы с женой решили, что, пока молодые, поедем.
Уже через четыре месяца мы с укутанным младенцем и чемоданом стояли в аэропорту Рио. Еще дома, когда я попросил в отделе внешних церковных связей патриархата, чтобы помогли в упрощенной форме получить паспорт и визу, мне выслали бумагу на факс брянской администрации (потому что своего не было). И вот, помню, все сотрудники, побросав работу, смотрели, как выходит из факса прошение с гербом и подписью патриарха, что их батюшка деревенский назначается в Бразилию! Вот это транзит: Новоселки — Рио-де-Жанейро!
Передача прихода произошла очень корректно. Было застолье — вся община пришла, где-то 30 семей. До нас жили то монах, то «целибат» (здесь: священник, давший обет безбрачия. — Правила жизни), и дом был соответствующий, холостяцкий. Пришлось делать полную перепланировку. Москва выдала тысячу долларов, а потом все принесли прихожане. В первый же день мешок памперсов, шампуни, присыпки детские. Дальше уже стали спрашивать: может, что конкретное? Я сначала стеснялся, потом перестал, говорю, что нужно для ребенка, и на следующую службу приносят. Они же помогли с ремонтом, мебелью, бытовой техникой.
Поскольку языка мы с матушкой не знали, первое время общались только с русскими. Скоро стала появляться молодежь и спрашивать о православии. Я говорю: «Люди дорогие, я бы рад, все-таки учился девять лет, и кандидатскую защитил по богословию, и преподавал, но не могу. Потому что языка не знаю». Я стал приглашать раз в неделю небольшую группу бразильцев, разбирал с ними церковно-славянский, а взамен они со мной занимались португальским. Через год я сносно говорил и службы стал вести на португальском.
К католикам мы все же относимся, как к хозяевам. Ближайший приход у нас тут за углом. Как-то опять же нужно было принять факс, и меня привели туда, заодно и познакомиться. Я решил этого падре подразнить. Ну потому что они такие все зазнобы, у всех целибат, все неженатые, а я и решил им показать русского батюшку — что жены у нас и дети, пришел с Лаврушкой. Конечно, падре пижон: в рубашечке всегда наглаженной, за ним десять бабушек ходит; а я все сам, в шортах и шлепанцах, зато с сыном... Мы хорошо с ним поговорили, теперь ходим в гости, когда у них приходские вечеринки или праздники для детей. К нам тоже ходят.
Наши собратья, раскольники РПЦЗ из Сан-Пауло, ругают, что мы, дескать, с католиками вась-вась, слишком экуменические, но мы балансируем. Органа и скамеек, как в Антиохийской церкви, у нас, конечно, не будет. Надо просто быть открытыми, иначе окажемся мы маргиналами совсем. Язык опять же легче учить: у них и журналы, и радиостанции, жития можно послушать — древние святые-то у нас одинаковые; опыт проповеди, гуманитарной и миссионерской работы.
Однажды я его конкретно применил, этот опыт. Повод был необычный: заболела наша дочка Ульяна. Нам назначили прием у врача. Сели всей семьей в машину, и я решил скостить дорогу — поехал по горам, свернул не туда и заехал, как мы поняли, на фавелу — это такие поселения бедняков, в основном они промышляют наркотиками, оружием и грабежом. Дорогу перегораживает патруль в штатском, по виду совершеннейшие бандиты. Сразу к нам четыре пистолета и пулемет спереди. А в Бразилии правило: сразу все отдавать, если требуют, потому что правда стреляют. Ну я двигатель выключил и уже хотел им ключи отдать. А языка я тогда совсем не знал, как-то с трудом понял, что нам просто предложили уехать поскорей. Я испугался и за свою жизнь, и за родных и захотел этот страх пересилить. В общем, я загрузил целую машину детских вещей, игрушки, коляски и поехал туда снова. На въезде попросил это все передать кому нужно. Они сказали: о, у нас как раз девочка рожает, ей коляска пойдет; эти игрушки — в школу, все распределили. Я тут уже представился священником — да, мы вашу церковь знаем, говорят. Но потом прихожане и матушка меня отругали, и я решил, что хватит с меня острых ощущений, я теперь детям нужен.
Сейчас у нас уже трое. Лаврик по-здешнему стал Лоренцо, как собор Сан-Лоренцо. Ульяну мы записали как Джулиану — чтобы детям не приходилось постоянно имена растолковывать, а людям — язык не ломать. Я как падре Базилио представляюсь. Но младшей девочке, двухмесячной, дали уже русское имя Серафима. Мы же знаем, что всю жизнь здесь не будем.
Конечно, нам тут очень нравится: и климат, и мягкий диалект кариока, и кухня, и музыка местная. Район, в котором мы живем — Санта-Тереза, — богемный, как парижский Монмартр. Во время карнавала самбодром расположен возле нашего храма, буквально за холмом, и мы все видим сутками напролет. Сам карнавал, конечно, неоднозначное событие. Люди готовятся целый год, копят, чтобы купить костюм и пройтись в нем 150 метров. Город перекрывают, магазины закрываются недели на три, и, главное, разгул преступности: со всей Бразилии съезжаются бандиты. А ведь в основе — религиозный праздник, заговенье перед Великим постом. Как наша Масленица. Вся эта страстность, танцы, телодвижения меня не волнуют, конечно. Я интересуюсь этим только как культурой. Раз уж Бог меня сюда послал, почему не учиться здесь всему. Мечтаю освоить побольше традиционных инструментов и домой привезти коллекцию.
Записала Юлия Богатко. Фотографии ИТАР-ТАСС / Getty Images / Fotobank.com