Выходили пусси, кланялись бабусе
Провокаций мы никогда не устраивали.
Провоцировать может только сильный слабого, а все иное ошибочно зовется провокацией. Провокация — это когда ты осознанно бьешь вспыльчивого человека, а после того, как он тебе отвечает, на него надевают наручники.
Когда мы работали над «Путин зассал», в середине песни на репетиции вдруг начали дымиться и гореть колонки. Это, видимо, был знак свыше, указующий на то, что он действительно зассал.
Феминизм начинается в третьем классе с осознания того, что все учебники и умные книжки написаны мальчиками и скорее для мальчиков. Нет вообще ничего более естественного, чем феминизм.
Женщины в Афганистане, которые отваживались пользоваться помадой и тушью для ресниц, гораздо более серьезные феминистки, чем преподавательницы кафедры гендерных исследований Университета Беркли в Калифорнии.
Надо бороться за права деревьев. Они с нами.
Даже за права коррупционеров и членов «Единой России» надо бороться — отрывать этих людей от коррупции и партии «Единая Россия». Вы ведь слышали, как патриарх Кирилл учил недавно отделять грех от грешника? Вот-вот!
Брюки всем нам приходилось носить чаще, чем юбки и платья, — такое практичное время. В брюках в школе было гораздо удобнее хулиганить наравне с мальчиками, драться с ними и побеждать их.
Никто из нас никогда не краснел от слова «член». Есть гораздо более весомые поводы, чтобы краснеть.
Путин — собирательный образ зла. Если отвлечься от его демонической роли, то Путин — всего лишь серенький мышонок-шпион из мультфильма, который провел юность невзрачным микроагентом в затхлой советско-немецкой провинции, ненавидимый местными жителями.
В
Акция «Ебись за наследника Медвежонка» (акция группы «Война» 29 февраля 2008 года, в которой принимали участие будущие солистки Pussy Riot. — Правила жизни) была в большой мере не телесной практикой, а интеллектуальной. Оргазм тогда испытала только смотрительница Тимирязевского музея — остальные были слишком сконцентрированы на создании порнографически правдоподобного портрета страны.
Мы не говорим при телефоне. Говорить, когда телефон лежит рядом — все равно, что отослать стенограмму разговора оперативнику.
Остаются только надежные товарищи, с которыми вы последний раз общались несколько лет назад. На них нужно внезапно выходить с телефона, одолженного, например, у торговца шаурмой на вокзале.
Мы однажды сорвали свадьбу нашего друга — он срочно уехал со своей собственной свадьбы встречать всю команду и располагать нас в надежном укрытии. Невеста его так и не дождалась.
Эшники — довольно ленивые и глупые тюлени.
Самый надежный способ спугнуть эшника — начать его судорожно фотографировать и громко кричать, что перед вами сотрудник центра «Э». Любого серьезного опера как ветром сдует.
Яблоко раздора гниловатое и плохо выглядит, его, кажется, лучше не есть.
Строго по обряду в бессознательном и глубоком младенчестве некоторых из нас — да — крестили. В те годы церковь была робкой и диссидентствующей, поэтому мы ежились от холодной воды и шершавых рук священника с гораздо большим удовольствием, чем нынешние младенцы.
По-русски это звучит банально, очевидно и знакомо, но тем не менее: Бог — это любовь.
В последние дни перед арестом мы жили в пригороде, в окрестностях подмосковной Сходни, в месте, чем-то похожем на итальянские деревни. Была Масленица — мы каждый день объедались, как и положено, блинами — поочередно то скоромными, то веганскими. Катались с ледяных гор, валяли друг друга в снегу и без конца говорили о том, что русской историей управляет неплохой драматург.
Радостный подарок от ГУВД Москвы мы получили в Прощеное воскресенье — рано утром 26 февраля было объявлено, что в отношении Pussy Riot возбуждено уголовное дело. Это было само по себе совершенным религиозным обрядом.
Индивидуальная слава очень пуста и понятна — тем более, сфокусированная на женщине в ярких обстоятельствах.
Каждый наш жест за пределами камеры фиксируют на видеорегистратор. Для других двух тысяч зеков в «Печатниках» такого нет. Администрация относится к нам с почетом и подозрением, боится и уважает. Об удивительных передачках от наших соратников ходят слухи по всему СИЗО.
Хочется тюремных экстазов, озарений. Во время наблюдения за унитазом, через дыру в основании которого вытекает все, что туда попадает, на нас снисходили откровения. За отсутствием внешней развивается бешеная внутренняя жизнь.
Аркадий Северный, видимо, и есть вершина русского артистизма второй половины XX века.
Во-первых, необыкновенно вкусен знаменитый тюремный хлеб. О нем еще Достоевский в «Записках из Мертвого дома» писал — за 150 лет в русской тюрьме даже вкус хлеба не может измениться. Во-вторых, макароны с мясом. Их нельзя назвать невкусными, у них именно крайне экзотический вкус. В-третьих, славится среди арестантов гороховая каша. Особенно, когда она без прожилок буйволятины. Кашу эту очень обожают тюремные коты.
Черствые и злые люди в тюрьме живут плохо.
Кто нас будет встречать? Сочувствующие в цветных балаклавах, противники в майках «Православие или смерть», оппозиция, борцы с коррупцией и блогеры, центр «Э» и любимые друзья, пухлые сотрудники ФСБ в недорогих костюмах и добрые православные женщины, несколько недель подряд передававшие в тюрьму домашние пироги и куличи. А если, когда мы выйдем, их там никого не окажется, мы всех создадим заново, мы сильны. И там еще совершенно точно будут четырехлетние Филипп и Гера. Но вот сколько им тогда будет лет?
Спекулировать материнством нельзя ни в какой ситуации.
Если бы мы узнали, что умрем через неделю, то вначале сели бы пить чай. Потом подумали бы, что источник информации врет, и продолжили бы так же жить дальше. А смерть бы потом пришла все равно, и выяснилось бы, что источник не врал, но было бы уже поздно.
Мы не обижаемся ни на кого и никого не ненавидим.
Хочется получить ключ от всех дверей в тюрьме.
После всего пережитого бояться нам остается только всемирного потопа. Его мы боимся.
Редакция благодарит адвоката Марка Фейгина за помощь в организации интервью.