Вы ираните меня в самое сердце

Меня назначили начальником следственного изолятора в Версале за год до этого. Я жил с женой и дочерью в центре Версаля, недалеко от следственного изолятора, в шикарной служебной квартире: лепнина, камин, вид на дворец. Моя жизнь ограничивалась домом, работой и давним хобби – коллекционированием живописи XIX века, древнеримских монет, китайского фарфора.

С показа мод прошел почти год, и однажды Эмма записалась ко мне на прием. В ближайшее время над ней должен был начаться суд. Как и многие другие заключенные, она переживала и хотела задать мне тот единственный вопрос, который мучает всех накануне суда: «Как вы думаете, сколько мне дадут?»

Она проходила по так называемому «делу банды варваров». В 2006 году продавца парижского магазина мобильных телефонов Илана Халими похитила с целью получения выкупа банда под руководством выходца из Кот-д’Ивуара Юсуфа Фофаны. Халими был евреем, а преступники считали, что все евреи очень богаты и могут без труда собрать деньги на выкуп. Молодого человека держали в заложниках в подвале в пригороде Парижа и подвергали жестоким пыткам. Почти через месяц после похищения юношу нашли без сознания около железнодорожных путей. Он умер от причиненных во время пыток ран. Чтобы завлечь Илана Халими в ловушку, Фофана использовал «приманку» – девушку, которая назначила жертве роковое свидание. Приманкой и была Эмма. Ей тогда было 17.

Я понимал, что по своей наивности Эмма не могла предполагать, к каким ужасным послед­ствиям может привести ее поступок. Но когда она сказала мне накануне суда: «Я не знала, что это так закончится... Если бы я только знала...» – я ничего не ответил. Моим правилом было относиться ко всем заключенным беспристрастно.

Из дела Эммы я узнал о ее дет­стве в Иране. Ее мать насильно выдали замуж. Отец был намного старше матери, бил ее и ушел из семьи, когда Эмма была совсем маленькой. Ее воспитывали мать и бабушка. Когда Эмме было восемь, она стала жертвой сексуальных домогательств своего дяди. В одиннадцать она вместе с матерью и старшей сестрой-инвалидом приехала во Францию, где они получили статус политических беженцев. Здесь Эмма оказалась предоставлена сама себе и попала не в самую лучшую компанию – подростки с окраин, наркотики, воровство. После того как в 14 лет Эмма стала жертвой группового изнасилования, она пыталась покончить с собой. Мало-помалу я стал испытывать симпатию к этой молодой девушке, которая, несмотря на тяжелое прошлое и неопределенное будущее, не унывала и пыталась сохранить достоинство. Мы периодически сталкивались с Эммой на кухне, где она работала, или в тюремных коридорах. Иногда она приходила ко мне на прием. Сначала наши разговоры ограничивались ее делом, но постепенно мы стали говорить на более общие темы.

Эмму приговорили к девяти годам тюремного заключения, но прокуратура подала апелляцию. Из-за антисемитской составляющей «дело варваров» получило широкую огласку во Франции. Минюст хотел более сурового приговора для 27 проходящих по делу обвиняемых. И после суда Эмма вернулась в Версальский СИЗО. В августе 2009 года я предложил Эмме новую работу. Возможно, подсознательно я испытывал желание сблизиться с ней. Но тогда я не отдавал себе в этом отчета. У нас был договор с «Ашаном» – заключенные могли заказывать продукты по их каталогу. Мне был нужен человек, который собирал бы по камерам списки продуктов и составлял на их основе электронные таблицы. По пятницам я стал учить Эмму пользоваться Excel. Каждый раз я все больше ждал следующей пятницы. Я слепо продолжал верить, что ничего особенного между нами не происходит и мне не в чем себя упрекнуть ни перед женой, ни перед тюремным начальством.

Однажды, когда мы столкнулись в одном из тюремных проходов, она протянула мне письмо. Это было признание в любви. Она писала, что долго пыталась совладать со своими чувствами, но это было сильнее ее. Что я для нее идеал мужчины. Что эта любовь – очередное испытание судьбы, она понимает, что между нами ничего невозможно, потому что я женат.

Удивительно, но больше всего в этом письме меня шокировало не само признание в любви, а то, что Эмма меня называла на «ты». Это «ты» в мгновение ока делало нас свободными, уничтожало разделяющую нас пропасть. Это было очень красивое письмо. Я был поражен, что малообразованная дев­чонка с парижских окраин была способна так писать. Это первое письмо было мне очень дорого, и мне особенно больно было его потерять. Год спустя вместе с трид­цатью другими письмами Эммы его приобщили к моему делу в качест­ве вещ­дока, а потом уничтожили по решению суда.

Через три дня я передал ей ответ: «Я тоже больше не могу противостоять этому. Я тоже тебя люблю». Тогда все казалось романтической мечтой. Где-то в глубине души я говорил себе: «Я делаю глупость...» Но этот слабый внутренний голос легко заглушалcя бурей эмоций при мысли о следующей встрече с Эммой.

Несколько месяцев мы обменивались письмами почти каждый день. Теоретически я имел возможность увидеть Эмму в любой момент, в реальности мог вызывать ее на прием максимум раз в неделю. В остальное время нам оставалось лишь надеяться на мимолетную встречу в коридоре или в ее камере, в присутствии других заключенных. Всю неделю мы мечтали о том, как снова будем наедине в пятницу, в компьютерном зале. Если в разгар разговора о нашей любви, о нашем будущем входил кто-то из тюремного персонала, я с невозмутимым видом говорил Эмме: «Мадемуазель, советую вам подшить это к вашему делу, и мы обсудим этот вопрос с вашим адвокатом». А когда вечером я возвращался из тюрьмы домой, я думал: «Что ж, теперь я понимаю, что испытывают жены и мужья заключенных».

Когда Эмма призналась мне, что у нее есть мобильный телефон, я почти не удивился. Телефоны так или иначе проникают за решетку. В Версальском СИЗО легче всего получить телефон было с помощью заключенных-мужчин, которые каждый день выходили на работу за тюремные стены. Окна их камер смотрели на спортивную площадку, куда в условленное время они и выбрасывали телефоны. Позднее из полицейского протокола я узнал, что за один месяц мы обменялись с Эммой 26 тысячами смс и звонков! Полицейские даже подумали, не произошла ли здесь какая-то ошибка. Все наши смс и сообщения на Facebook (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) постигла та же участь, что и письма, – суд постановил их уничтожить. Мне чудом удалось сохранить лишь несколько, вот одно из них: «Наша история – это история запретной любви. Но любовь эта сильнее всего, она сильнее всех предрассудков и границ. Это история двух любящих сердец, двух сильных характеров. Мы оба боимся потерять друг друга, мы оба боимся будущего. Но любовь сильнее. Постарайся больше доверять мне, я люблю тебя, я твоя, я твоя принцесса, твой Цветок востока, будь храбрым и наберись терпения, и ты увидишь, ты не пожалеешь, что ты впустил меня в твою жизнь».

Цветок востока – так я ее называл. Она меня называла Мое серд­це. Долгое время наши отношения оставались платоническими. Мы мечтали, что проведем первую ночь вместе, когда она выйдет на свободу. Но потом мы нарушили эту негласную договоренность и два раза занимались любовью, запершись в компьютерном зале.

К моему удивлению, я не испытывал никакого чувства вины по отношению к жене. Я искренне любил ее. Что же касается Эммы, то очень быстро я понял, что она не может смириться с тем, что у меня есть семья. Она особенно мучилась в пятницу, зная, что выходные я проведу с женой и дочкой. Сколько раз она говорила мне, что мы должны прекратить наши отношения, что так будет лучше для всех, что она не хочет разрушать мою семью. Мы расставались, но через несколько дней снова сходились. Во время таких разрывов я с ужасом представлял себе, как звонит телефон и надзиратель сообщает мне, что заключенная Арбабзадех Эмма покончила с собой. Потом, когда наш роман стал достоянием гласности, десятки журналистов задавали мне один и тот же вопрос: «Как вы могли поверить в искренность женщины, которая соблазнила Илана Халими, чтобы заманить его в роковую ловушку?» Если бы Эмма манипулировала мной, она могла бы притвориться, что влюблена, но как быть со всеми нашими бесчисленными ссорами, расставаниями? Такое нель­зя изобразить. И какую выгоду она получила от нашего романа? Меня упрекали в фаворитизме, но какими особыми привилегиями, по сравнению с остальными заключенными, пользовалась Эмма? Единственный подарок, который я ей сделал за полтора года нашего романа, был маленький плюшевый мишка. Да еще этот сверток с провизией по случаю окончания Рамадана для Эммы и всех ее подруг. И телефонная сим-карта. Именно благодаря этой карте полиция и смогла доказать нашу связь. В сентябре 2010 года, после того как Эмма потеряла по неосторожности свою сим-карту, я купил ей новую карту на свое имя. Я сделал это не раздумывая, без всяких опасений, тем более что через месяц Эмму должны были перевести в другую тюрьму.

В понедельник 10 января 2011 года ровно в 9 утра ко мне в кабинет вошел мой начальник, директор региональной пенитенциарной службы. Он задал мне несколько дежурных вопросов и в следующее мгновение в мой кабинет зашли четверо полицейских в штат­ском. Они положили на стол ордер на арест. Мне предъявили обвинение в том, что я «поддерживал не мотивируемые служебной необходимостью отношения c гражданкой, помещенной решением суда в следственный изолятор». Полиция прослушивала мой телефон уже месяц. Найденные в моем компьютере фотографии Эммы и сообщения в Facebook (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) завершили дело. Я признался во всем.

Как выяснилось, получив письма с жалобами от двух заключенных, которые обвиняли меня в фаворитизме, мое тюремное начальство провело служебное расследование, которое сначала ничего не дало. Но позднее в курсе наших отношений оказался один из надзирателей, и именно благодаря его откровениям делу дали ход.

В тот день, когда меня вывели в наручниках из моего соб­ственного кабинета, я потерял все, что у меня было: работу, семью, квартиру, друзей. Мое бывшее начальст­во постаралось выставить меня в самом неблагоприятном свете: начальник-развратник, который в обмен на привилегии пользовался интимными услугами заключенных. В газетах меня представляли то сексуальным маньяком, то попавшимся на удочку обольстительницы простачком. Суд приговорил меня к году тюрьмы и штрафу в 10 тысяч евро. Кроме того, мне запрещено работать в любых госструктурах. Я подал апелляцию. Сейчас живу один в пригороде Парижа, в небольшой квартире, которую купил еще много лет назад, написал книгу «Запретная любовь» и занимаюсь переговорами с продюсер­скими компаниями, которые хотят снять по моей книге фильм.

В сентябре прошлого года, отсидев половину срока, Эмма освободилась условно-досрочно. Мы попробовали продолжить наши отношения, но ничего не получилось. Оказалось, что мы слишком разные. Но если бы меня спросили сегодня, как бы ты поступил, если бы тебе представился шанс заново прожить эти годы, я бы ничего не стал менять. Мне кажется, моменты нашего счастья с Эммой, какими бы короткими они ни были, стоят всего того, что я потерял. Возможно, если жизнь моя не наладится, я взгляну на эту историю другими глазами. И пожалею о сделанном.

Сhristopher Аnderson / Magnum Photos / agency.photographer.ru